Когда Чан Чунь в мае 1222 года посетил его в Афганистане, силы, бывшие к тому времени под рукой Великого хана, были достаточно невелики. 70 000 человек осаждали Герат, 20 000 во главе с Бала Нойоном находились в Пенджабе, 20 000 увел Джагатай в Белуджистан, 20 000 под командованием Джэбэ и Субудая ушли далеко на запад. Несомненно, армия, осаждавшая Герат, включала рабочих и пленных, так что число воинов в ней не превышало 30–40 тысяч человек. Еще одно «вычитание» касается Джучи: он увел с собой из общего войска монголов от 15 до 20 тысяч человек. Не забудем и о потерях армии Чингиз-хана, вызванных осадой Ургенча, поражением Кутуку (Хутаху) у Первана, наконец битвой на Инде. Помимо этого были и текущие потери, связанные с пребыванием воинов-завоевателей в чужих, враждебных им странах. Если мы оценим потери при осаде и взятии Ургенча в 10 000 человек, потери у Первана — в 12 000, на Инде — в 5000, то получится цифра 27 000 одних только убитых в сражениях.
В остальном, нринимая в расчет 1000 человек в месяц в качестве нормальных (обыкновенных) текущих потерь (ранеными, умершими от ран, болезней, тягот походов, рук местных жителей и т. д.), к концу 1221 года получится сумма в 24 000 человек, и это дает нам цифру общих, более чем вероятных потерь монгольского войска, которая равна 51 000 человек. У нас нет исторических свидетельств о прибытии к Чингиз-хану помощи и подкреплений из Монголии, но вполне возможно, что к его войску присоединились туркмены, точно так же, как они присоединились к войскам Джэбэ и Субудая. Также не забудем и того, что, хотя Джагатай и Бала Нойон имели каждый по два тумэна; тумэны эти были очень ослаблены потерями и, вполне возможно, тоже пополнены туркменскими союзниками монголов.
Приложение II
Представив на суд читателя в моей книге одни лишь голые факты, касающиеся кампаний Чингиз-хана, я намерен теперь рассмотреть эту удивительную главу истории Азии с военной точки зрения.
Приступая к этому, мы должны попытаться избежать ловушки, в которую часто попадают историки: мы не должны допустить, чтобы успехи монгольского оружия и монгольской стратегии возобладали под критическим осмыслением исторических фактов. Ведь критик, становящийся подобострастным историком не может служить ни истории, ни военному искусству. Имея дело с человеческими страстями, усилиями, чаяниями и надеждами, нужно всегда иметь в виду, что успех не всегда является результатом тщательного планирования, равно как и неудача не всегда может проистекать из обстоятельств, над которыми совершенно невозможен контроль и против которых бессильно любое предвидение.
Слишком часто единственным критерием, по которому оценивают солдата, является конечный успех того военного метода, которым он пользуется на войне, таким образом конечный результат становится мерилом величия солдата. «Его план удался, — говорит историк, — и потому мы видим в нем гения». Конечно, в военном, как и любом другом искусстве, работа подлинного мастера всегда основывается на его собственных заслугах, но в реальной войне бывает очень трудно провести грань между успехами заслуженными и вызванными внешними, привходящими обстоятельствами. Сравнения в этой сфере очень сложны, зачастую ошибочны, а иногда и неуместны. Слагающие факторы успеха разнятся от кампании к кампании, от похода к походу. Политические, экономические, социальные условия ведения войны, ее причины, география места, качество и количество военных материалов и людей, имеющих с ними дело, никогда не бывают одними и теми же, не позволяя и нам быстро делать поверхностные сравнения и проводить ложные параллели. Иначе говоря, не всегда лучший или считающийся таковым воин или полководец выходит победителем из благоприятно для него начавшегося сражения.
Сражения при Заме и Ватерлоо — лишь два ярких примера этой печальной истины — ясно показывают, как полководцы, потерпевшие поражение, остались навсегда лучшими воинами своего времени и истории.
Когда анализируешь военные кампании Чингиз-хана, осторожность дважды необходима, ибо военный историк и аналитик сталкивается с человеком, который начал свою карьеру беглецом и главой шайки разбойников, а закончил ее величайшим завоевателем, которого когда-либо знал мир.
В кампаниях Чингиз-хана против северного Китая проявляются два фактора первостепенной важности, которые всегда нужно иметь в виду. Первый фактор — это слабая боеспособность китайских войск, позволившая монголам пойти на риск, грозивший обернуться для них катастрофой в том случае, если бы им противостояли боеспособные части. Речь идет об их отважных и очень глубоких рейдах в тыл врага. Второй фактор — это отсутствие всяких линий коммуникаций, иначе, строго говоря, определенных путей передвижения и снабжения монгольских войск, потому что отсутствие легкоуязвимых военных баз, пунктов сосредоточения и концентрации, а также постоянно охраняемых и наблюдаемых путей сообщения снимало немалый груз забот с плеч как главнокомандующего, так и его подчиненных. Линия Великой Китайской стены была для монголов тем же, что побережье вражеского государства с многочисленными гаванями для флота, обладающего полным контролем над морскими просторами. Именно так монголы владели степью и могли наносить удары где угодно и когда угодно и, даже будучи разгромленными, им стоило лишь отступить в северном направлении, чтобы полностью и очень легко обезопасить себя от преследования.
Кроме этого следует отметить, что полная свобода от каких-либо коммуникаций позволяла широко разбросанной и зачастую совсем не связанной единым командованием армии эффективно выполнять поставленную перед ней задачу. Такой пример широкого распыления сил с полным сохранением их боеспособности в военной истории уникален.
Непревзойденная маневренность и мобильность монголов — не результат особых военных упражнений и тренировок, но их нормальный образ жизни, приучивший их к войне, — и слабая боеспособность китайцев приводили к полному уничтожению китайских полевых армий, остатки которых трусливо скрывались за стенами городов. Следующей проблемой, с которой столкнулись монголы, была проблема штурма и взятия крепостей, никакого опыта по работе с которыми они не имели. Вполне возможно, что только ранившая Великого хана стрела заставила его начать поиск путей разрешения этой проблемы. Следующим его действием было распространение своей власти на сельские районы северного Китая, при частом игнорировании сильных очагов сопротивления в городах и крепостях. Конные отряды монголов оказывали сильнейшее давление на цзиньские земли в глубине китайских территорий, очень похожее на то, которое оказывал британский флот в войнах на Европейском континенте.
Монгольский повелитель не имел в тылу легкоуязвимых баз, которые нужно было охранять, и коммуникаций, которые следовало все время держать под наблюдением, так что он был волен опустошать Китай к северу от Хуанхэ так, как ему это заблагорассудилось, чего не мог позволить себе ни один командующий цивилизованной армии. Но даже это постоянное давление на территории Цзинь не служило решением военной проблемы, которую представляли для монголов крепкие стены городов. Проблема эта могла быть разрешена лишь методами правильной военной осады, которая в свою очередь зависела от осадных машин и орудий и людей, способных обращаться с ними. Но вскоре натиск на врага и моральное превосходство монголов помогли разрешить и эту задачу. Цзиньским дезертирам и изменникам принадлежит честь открытия этого «тайного» оружия цивилизации диким монголам. Поэтому можно с уверенностью сказать о том, что если монгольская конница обеспечила политическое, экономическое и моральное преобладание над врагом, то именно осадная техника и голод были тем оружием, которое довело завоевание монголами Китая до успешного конца.