Кампания 1220 года, без сомнения, самый удивительный пример успешного использования мобильности против неприступности. Долгий путь, пройденный монголами к месту боевых действий, полное пренебрежение линиями коммуникаций и высокие маневренность и подвижность монгольских войск более походят на боевые действия флота на море, чем на обыкновенную наземную войну.
Но на этот раз противниками Чингиз-хана были тюрки, племя очень воинственное, и все же мы видим, что он расправился с ними еще проще, чем с совсем не воинственными китайцами[27]. Внешне смелость, с какой монголы наносят удар по Бухаре, явно контрастирует с бездеятельностью и нерешительностью Мухаммеда, как будто именно этим и доказывая полководческий гений Чингиз-хана. Но существует и другое толкование событий, помогающее вернее оценить эту кампанию.
Самым важным в ее понимании является то, что Мухаммед был помещен самой судьбой в очень невыгодные географические условия. С самого начала в его распоряжении были лишь невыгодные позиции. Известно, что он уже открыл для себя мужество и мастерство монголов на поле битвы. И направься на север долиной реки Арысь с целью преградить дорогу приближающимся монголам еще в степях, он рисковал потерять все после первого же неудачного броска, а ведь он хорошо знал, что у монголов были все шансы одержать победу. Потерпи он поражение, и единственным путем, которым ему возможно было бы бежать, оставалась все та же долина реки Арысь и даже если бы он невредимым прошел весь этот путь, перед ним все равно оказывалась река Яксарт (Сыр-Дарья). Здесь монголы могли прижать его к берегу, окружить и уничтожить.
Поэтому, размещая сильные гарнизоны в городах Мавераннахра и по берегам Сыр-Дарьи и сконцентрировав главную армию в Самарканде, он поступил правильно, пытаясь свести на нет стратегическое преимущество неприятеля. Он надеялся, что потери, понесенные им при штурме городов и крепостей, в конце концов дадут ему возможность нанести успешный контрудар. В любом случае, требования политической необходимости удержали его от полного вывода своих сил с северного берега, Сыр-Дарьи, и, должно быть, с чувством горького удовлетворения наблюдал он за отчаянным сопротивлением Отрара и Ходжен-та. Если бы он сконцентрировал свои главные силы под Отраром, лед реки помог бы ему в возможном отступлении в январе или феврале… Но если бы монголы воздержались от нападения до весны, Мухаммеду пришлось бы отступать по тонкому льду или же все поставить на карту у стен Отрара, ибо в случае поражения у стен города он не имел уже никакой возможности отступления.
Он решил сконцентрировать войска у Самарканда и целиком уповать на героические усилия северных городов, по мере возможности пытающихся ослабить силы монголов. Однако совершенно очевидно, что он ясно понимал опасность монгольского удара по долинам реки Зерафшан, сердцу и основному ядру его владений, а также краеугольному камню его обороны. Когда мы вспоминаем, что он был очень опытным воином, присоединившим к своим владениям Афганистан и Персию, нам кажется естественным ожидать от него попытки сконцентрировать свои войска в окрестностях Джизака (Зернука). Правда, перед ним встала бы проблема удержания в повиновении разноплеменного беспокойного тюркского войска, от которого требовалось лишь терпеливо ожидать прихода монголов. Увы, бездействие опасно даже для хорошо дисциплинированных войск. Что же говорить об армии Мухаммеда?..
Инициатива целиком была на стороне монголов, но, принимая во внимание особенности климата, Мухаммед мог надеяться на то, что монгольские войска не смогут форсировать Яксарт (Сыр-Дарью), прежде чем мартовские дожди сменятся апрельским солнцем, и уж, конечно, монголы появятся не раньше, чем падет Отрар. Угадай он верно сроки наступления монголов, он еще мог направить свое самаркандское войско (свыше 100 000 человек) в Джизак (Зернук) в апреле и там ожидать нападения неприятеля.
Чингиз-хан опередил его, как будто угадав тайные мысли хорезм-шаха. Но далее если допустить, что он вполне постиг замыслы Мухаммеда, все же шаг, им предпринятый, был очень и очень рискован. Даже если на Чингиз-хана работала разветвленная и очень хорошо отлаженная разведывательная сеть, все же с трудом верится, будто он заранее предвидел, что марш на Бухару обернется решающей и блестящей победой его войска. Например, почему он взял с собой всего лишь одну треть всех монгольских сил? Но если мы поверим в великолепную разведку монголов, мы вынуждены будем признать, что он знал о силах, которые были сконцентрированы в Самарканде, и о тех тюркских конных войсках, численностью в 20 000 человек, которые стояли в Бухаре. Но ни один из полководцев с опытом, равным опыту Чингиз-хана, не рискнул бы перейти широкую реку и еще более широкую пустыню, чтобы затем лицом к лицу столкнуться с неприятелем, в три раза превосходящим его силы, да еще и в самом центре вражеской страны, вместо того, чтобы спокойно подождать месяц или два падения Отрара, и потом, собрав воедино все свои силы, тем самым сравнять их числом с воинами неприятеля.
Не слишком вероятно и то, что его марш на Бухару был задуман как отвлекающий маневр, небольшой конный набег, а не как решающий и главный удар. Давайте представим, в каком положении оказался бы Великий монгол и его войско численностью в 50 000 человек, если бы во главе бухарского гарнизона стоял человек, подобный Тимур-Мелику, герою Ходжента, или Инальчику (Инальджуку), герою Отрара. В таком случае монголам пришлось бы долго осаждать Бухару, гарнизон которой по своей численности был приблизительно равен численности их боевых сил (в особенности, если иметь в виду крепость бухарских стен и преимущества обороняющегося перед наступающим), а четыре или пять дней спустя из Самарканда могла бы уже подойти армия во главе с Мухаммедом. Но, что еще важнее, наступил бы сезон дождей, обративших в непролазную топь здешние пустынные места.
Но вернемся к Мухаммеду в Самарканд. Признаем, он был потрясен падением Джизака (Зернука) и Нура, но эти поражения никоим образом не вели всего его дела к гибели, — напротив, исходя из его стратегии, они даже увеличивали его шансы, его надежды на победу. Сильные стены Бухары должны были выдержать натиск монголов столько же времени, сколько и Отрар, а тут и сезон дождей поймал бы монгольскую конницу в ловушку. Монгольским лошадям предстояло тонуть, вязнуть и скользить на размокшей глине, покрывавшей поверхность степей, и для Мухаммеда наступало долгожданное время для нанесения ответного удара. К тому же, у него была пехота, которой не было у монголов, а ведь известно, сколь луки пехотинцев сильнее, точнее и эффективней луков всадников. «Пусть Бухара задержит Чингиз-хана на пару недель, — мог думать Мухаммед, — и затем мы сами займемся им».
Дожди, превращающие в вязкое глинистое месиво некоторые части Кызылкумской пустыни, столь же несомненны, как и дожди, выпавшие в Бельгии и Северной Франции прошлым летом, но если монголы все поставили на карту и выиграли, то в 1917 году английская армия атаковала немцев во Фландрии по точно такой же болотистой грязи — и проиграла. Такова изменчивая природа войны.
У Мухаммеда, как, впрочем, и у Чингиз-хана, не было причин предполагать, что Бухара падет так скоро, не выказав и тени настоящего решительного сопротивления, на которое ее силы вполне были способны. Доказательством этого может служить и то, что монголы, направляясь к городу, везли с собой и обоз с осадными машинами. Но когда Мухаммед узнал о падении Бухары, он, в сущности, был прав, считая, что война проиграна.
Теперь 50 000 монголов были в Бухаре и 100 000 на севере Трансоксианы; однако совершенно очевидно, что на эти 100 000 человек Чингиз-хан не рассчитывал. В самом сердце враждебного ему Мавераннахра он уверенно действовал один. И что бы ни говорили о рискованном походе монгольского хана на Джизак и Нур, а затем на Бухару, нельзя отделаться от чувства, что падение этого города для самого Чингиз-хана было совершенно неожиданным подарком судьбы, которого он не заслуживал, а Мухаммед не ожидал. Так поворот колеса фортуны вознес монгола на вершину славы, которую он разделил с другими воинами Азии, а Мухаммеда, правителя Хорезма, Мавераннахра, Ирана и Афганистана, сбросил в самые глубины морального ничтожества и всеобщего человеческого презрения. Сражайся бухарский гарнизон, как сражались гарнизоны Отрара и Ходжента, и тот военный гений, который ныне историки приписывают Чингиз-хану, никогда не смог бы спасти его от неминуемого поражения, а те из них, которые сегодня изливают свое презрение на голову Мухаммеда, приравняли бы хо-резм-шаха к великому Тимуру. Действительно, повернись колесо фортуны в другую сторону, и, возможно, имя Чингиз-хана исчезло бы со страниц истории, навсегда погребенное в недрах времени, подобно именам многих других вождей кочевых племен, опустошавших Китай на протяжении тысячелетий, в то время как хорезм-шах Ала-эд-Дин Мухаммед стал бы великим предтечей Тимура и Бабура.
27
Приведу лишь две цитаты из сочинений Бартольда, взятые из тезисов его диссертации «Туркестан в эпоху монгольского нашествия.
«11. Хорезм-шах Мухаммед своим правлением восстановил против себя как военное сословие и духовенство, так и народные массы. Уничтожением должности имперского визиря он ослабил также значение бюрократии, в борьбе с внешним врагом он не мог опираться ни на один элемент правительственной системы.
12. Ядро войска Чингиз-хана составляла дружина, набранная им из степной аристократии и получившая правильное устройство» <…>
«15. Легкость завоевания государства хорезм-шахов монголами объясняется как состоянием этого государства, так и превосходным устройством монгольских военных сил. Строго дисциплинированные монгольские воины не искали случая отличиться перед своими товарищами, но точно исполняли волю государя или назначенных им лиц; военачальники были только послушными и умелыми исполнителями воли Чингиз-хана, разделявшего и вновь соединявшего отдельные корпуса своей армии по мере надобности и быстро принимавшего меры для устранения последствий случайных неудач. С другой стороны, предводители мусульман, начиная с хорезм-шаха Джелаль эд-Дина, могли с горстью людей совершать чудеса храбрости, но совершенно не умели организовать более значительные силы и сдерживать проявления национальных страстей в своем разноплеменном войске»