Атака, совершаемая кавалерией без стремян, сильно уступает кавалерийскому удару всадников, уже обладающих этим немаловажным изобретением. Кроме того, у монгола могла быть пика, привязанная кожаным ремнем к седлу. Социальная организация монгольского общества всегда была по сути своей военной. В подобной стране среди очень подвижных племен быстрота мобилизации воинских сил была делом естественным. Один пример из не очень далекого прошлого легко продемонстрирует ее. В 1842 году, во время англо-китайской войны, китайцы мобилизовали некоторые монгольские кланы на военную службу. Приказ был получен племенем на рассвете. В полдень пастухи уже собрались и выступили в поход.
«Мы скотоводы, это правда, но никогда не забываем о том, что мы еще и воины».
Кроме почти ежедневной подготовки к войне, монгол с младенчества усваивает совершенное безразличие к изменчивым условиям климата своей страны. Чтобы приучить ребенка легко переносить резкие перепады температур, мать позволяет ему выходить из юрты нагишом и в зимние холода, и в летнюю жару. Естественно, что выжившие после подобных семейных забот и материнской ласки могли без особого труда переносить условия русской зимы. Впрочем, монгольские женщины были вполне достойны монгольских мужчин.
Марко Поло пишет об их силе и выносливости, о том, как они выступали в поход вместе с мужчинами, когда того требовали обстоятельства. Временами случалось, они занимали место в рядах сражающихся в битвах. При взятии Нишапура вдова убитого монгольского военачальника повела на штурм его воинов, а жена Джагатая, наследного принца, возглавив штурм крепости Бамиан, прославила себя своей свирепостью в очень жестоком и кровопролитном сражении.
Итак, образ обитателя Монгольской возвышенности нами очерчен, но картина будет не полна, если мы ничего не скажем о животном, преданно служившем ему, — монгольской лошади.
Если наездник монгол мужествен и способен переносить любые невзгоды, то тех же самых качеств он требует и от своего коня. Лошадь его — животное низкорослое, около 130 см в холке, но, уступая лошадям цивилизованных стран в скорости и весе, она намного превосходит их выносливостью. Обитает она в степях, вольно пасется на их необъятных травянистых просторах. Зимой у нее на 5–6 дюймов отрастает шерсть, ибо ей хорошо известно, что другого спасения от ледяных сибирских ветров, дующих в это время года, когда копытами она выбивает себе из-под снега и льда сухую траву, у нее нет.
Весной с появлением первых ростков она стремительно набирает в весе. При необходимости монгольская лошадь способна преодолевать максимальные расстояния при минимуме воды и пищи. Когда Джованни дель Плано Карпини, направляясь на восток к Великому хану, добрался до Каракорума, монголы советовали ему поменять его западных лошадей на монгольских лошадок, поскольку здесь европейская лошадь просто-напросто не сумела бы добыть себе корм из-под снега и льда. Лошади монголов, к тому же, не нуждались ни в зерне, ни в заранее заготовленном сене, и могли под своими копытами найти все необходимое.
Чтобы завершить описание, следует отметить следующий факт: известно, что в Европе, и в Англии в частности, лошадей кормят мало, но часто. Однако по всей Азии, насколько мне это известно, их предпочитают кормить обильно, но редко.
Но кормление по принципу «мало и часто» может быть правильным для лошади, скачущей галопом одну или две мили, но неприемлемо для животного, от которого требуется преодолевать сорок миль ежедневно в течение неопределенного времени. Для того чтобы сделать сравнение более наглядным, пример из английской истории: в 1264 году (когда Хубилай-хан строил свою столицу) английский принц Эдуард совершил конный поход из Ноттингема в Рочестер, пройдя 150 миль за пять дней. За время этого похода он потерял большую часть своих лошадей[1]. Такое же расстояние монгольские отряды, как правило, преодолевали за три дня и вступали в бой в конце пройденного пути.
Монгольская конница в походе
Кто знает, смогли бы Чингиз-хан и его преемники распространить свою власть и влияние на огромные пространства, не окажись в их руках столь мощного орудия ведения войны, как низкорослая и выносливая монгольская лошадь, позволявшая всаднику, когда это требовалось, проезжать 60–80 миль в день, а иногда отдававшая ему в пищу собственную кровь.
Можно сказать определенно, никогда еще цивилизация не порождала столь мощной и устойчивой связи между лошадью и человеком и столь важного военного фактора, как фактор монгольского воина-всадника, определившего на последующие столетия облик Азии. Совершенно очевидно, что при наличии подобного материала рано или поздно должен был появиться вождь, способный его контролировать и использовать в своих целях, что неминуемо должно было повести в XIII веке к серьезным последствиям для стран цивилизованного мира.
Европа в это время пребывала в состоянии относительного хаоса, — «тело без головы, государство без законов. У каждого свой повелитель, у каждого повелителя свой собственный интерес».
В Азии дела обстояли не лучше. В Монголии все обстояло иначе. Чингиз-хану даже не пришлось ничего менять в военном укладе и жизни своего народа. В его руках уже много веков назад сложившийся и великолепно отлаженный механизм. Основная его работа заключалась в объединении племен в единую нацию, и именно это дало толчок последующим военным походам.
Самой малой единицей его войска был отряд из десяти человек. Десять подобных тактических единиц составляют сотню, и десятники выбирают сотника из своего числа. Десять сотен образуют тысячу во главе с тысячником — вождем племени. Десять тысяч образуют «тумэн», которым командовали либо родичи Чингиз-хана, либо назначенные им полководцы. Джэбэ и Субудай, самые знахменитые из монгольских военачальников, вышли из рядовых. Когда молодые ханы, родственники повелителя, принимали на себя командование войском, состоящим более чем из одного тумэна, очень часто при них находился в качестве советника опытный пожилой военачальник. Так, Субудай постоянно находился при Джучи-хане, старшем сыне Чингиз-хана, а после смерти Джучи служил под началом Бату-хана, сына Джучи, в его походах на Россию.
Организация монгольского войска в начале XIII века
В монгольских племенах дисциплина в мирное время мало чем отличалась от военной. Повиновение старшему было лишь частью беспрекословной, железной дисциплины, впитанной монголом с молоком матери. Д’Оссон в «Истории монголов» (т. I, глава X) утверждает, что если старейшина или старший начальник считал, что подчиненный совершил проступок или преступление, то для наказания провинившегося он мог послать к нему гонца с устным приказом, и тот, будь он даже известный военачальник, должен был выказать почтение и полное повиновение полученному приказу, пав ниц у ног гонца.
В то время как в других странах войска требовали платы за службу, монгол, вместо получения таковой, сам платил ежегодно жалованье своему полководцу в виде налога на лошадей и скот. От этого не избавлял его даже уход на военную службу.