Интересно проследить, как этот термин применялся в тюрко-монгольских государствах более позднего времени — например, в ханствах Средней Азии и, в частности, в Бухаре XVII–XVIII вв. Некоторые современники событий и современные специалисты упоминают действие принципов Ясы в ханском суде[145] и даже в повседневной жизни узбеков (как правящей элиты, так и широких кругов): речь идёт о соблюдении принципов Ясы во время праздников и торжеств[146]. Нам неизвестны конкретные положения Ясы, которые могли бы регулировать подобные мероприятия, хотя строгие и чёткие правила проведения праздников (порядок рассаживания участников, вручение подарков и пр.) упоминаются в разнообразных источниках, начиная с «Сокровенного сказания»[147].
Таким образом, можно сделать вывод, что упоминания Великой Ясы в исторических источниках не дают основания рассматривать её как кодифицированный правовой акт, в чём мы полностью согласны с Д. Морганом. В то же время не следует видеть в ней и абстрактный «правопорядок», поскольку большинство упоминаний Ясы представляют собой отсылки к конкретным нормативным предписаниям законодательства Чингис-хана и его потомков. По нашему мнению, Яса может пониматься в двух смыслах: в узком смысле — это совокупность законодательных актов (законов и подзаконных актов) Чингис-хана и его преемников, в широком же смысле — это именно законность и правопорядок, поддерживаемый в тюрко-монгольских государствах путём неукоснительного соблюдения упомянутых нормативных правил.
Говоря о Ясе в первом (узком) смысле, мы подразумеваем правовые акты и ими регулируемые правоотношения в Монгольской империи и государствах — её преемниках. Некоторые из этих актов именовались ясами, причём издавались они не только Чингис-ханом, но и его преемниками (тут мы согласны с И. де Рахевилцем[148]). На основе вышеприведённого анализа можно уверенно утверждать, что все эти акты относились к сфере публичного права, поскольку регламентировали статус различных органов власти, административно-территориальное деление, организацию военного дела, налоги и др. Отнесение к Ясе норм, касающихся частноправовой сферы (гражданские, торговые, семейные и пр. правоотношения), каковое допускают, в частности, Г. В. Вернадский и Н. Ням-Осор, представляется некорректным, поскольку эти отношения регулировались чаще всего обычным правом стран и народов, вошедших в состав Монгольской империи и её наследников.
Если же обратиться к пониманию Ясы во втором (широком) смысле, то вновь следует вспомнить другую тюрко-монгольскую правовую категорию — торе. Как мы уже отмечали, отсутствие достаточного количества источников не позволяет реконструировать конкретное содержание норм и принципов торе, но большинство исследователей согласны, что оно представляло собой набор нормативных правил, установленных Небом (Тенгри) для обеспечения мировой гармонии справедливости среди кочевых народов. В этом отношении торе близко к древнеегипетской категории «маат» или индуистской «дхарме». Соответственно, Яса, понимаемая в широком смысле как правопорядок, в какой-то мере сближается с торе с той только разницей, что её принципы устанавливались не Небом, а Чингис-ханом и другими ханами, его преемниками. Некоторые авторы полагают, что Яса стала «заменителем» торе, однако эти правовые категории в ряде источников упоминаются одновременно, в связке друг с другом — причём не только в исторических сочинениях (авторы которых не всегда чётко могли понимать юридические категории), но и в официальных правовых актах, в частности, в ханских ярлыках о назначении на административную должность[149].
Однако мы пока так и не нашли ответа на вопрос: если Великая Яса не являлась кодификацией «чингизова права», почему же в источниках она нередко фигурирует как свод законов или «книга»? А ведь такое представление о ней отражено уже в источниках XIII в.: как в свидетельствах современников, так и в официальных актах — ханских ярлыках.
На наш взгляд, Д. Айалон и Д. Морган подошли к ответу на этот вопрос достаточно близко, но тем не менее не решили его. Прежде всего, постараемся понять, кто были авторы сведений о Великой Ясе. Это арабы, персы, армяне, византийцы, китайцы, русские, западные европейцы (итальянцы, французы и др.), иными словами — представители «письменной» правовой культуры. С древнейших времён эти народы и созданные ими государства имели традицию кодификации правовых норм — начиная от «варварских правд» до кодекса Юстиниана, судебника Смбата Спарапета, записей французских кутюмов, трудов по исламскому праву (фикх) и т. д. Несомненно, в их глазах такая великая держава, как Монгольская империя, просто-напросто не могла существовать и управляться без соответствующего кодифицированного законодательства. Более того, образ основателя империи всегда связывался с разработкой правовой кодификации («Салическая правда» франкского короля Хлодвига, Свод законов Юстиниана Великого, кодексы императора французов Наполеона Бонапарта и т. д.). Как уже говорилось выше, уже в первых европейских свидетельствах о монголах — в записках Иоанна де Плано Карпини и Бенедикта Поляка — Чингис-хан также позиционировался как создатель права. Полагаем, что отдельные правовые предписания, действовавшие в Монгольской империи для обеспечения «законности и правопорядка» (т. е. Ясы в широком смысле), могли быть ошибочно истолкованы европейскими современниками как единая кодификация. Отсутствие чётких представлений о структуре и в большинстве случаев даже о содержании норм Великой Ясы, они склонны были объяснять «секретностью» этих нормативных правил, что лишь укрепляло миф о Ясе. Уже Д. Морган с иронией писал о «недоступности» Ясы для её адресатов — подданных Монгольской империи, обязанных соблюдать её предписания[150]. Петербургский востоковед А. К. Алексеев попытался объяснить этот странный факт: по его мнению, сначала Великая Яса регламентировала отношения между самими Чингизидами и, соответственно, была закрыта для других, но со временем её положения стали распространяться на более широкий круг субъектов, что сделало её более доступной[151]. Однако эта гипотеза противоречит как сообщению о провозглашении Ясы на курултае 1206 г.[152], так и сведениям позднесредневековых арабских хронистов: например, ал-Макризи ещё в XV в. указывал, что Яса держалась в секрете и была недоступна широкому кругу лиц. При этом сам арабский учёный заявлял, что получил сведения о ней от некоего путешественника, однако Д. Айалон убедительно доказал, что этот последний был выдуман ал-Макризи, который на самом деле почерпнул сведения о Ясе из работы ал-Умари, который в свою очередь опирался на труд Джувейни[153].
145
См.: Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани. Михман-наме-йи Бухара. — C. 59; Isogai K. Yasa and Shari‘a in Early 16th century — Central Asia. — Р. 91–93.
146
См.: Бартольд В. В. Церемониал при дворе узбекских ханов в XVII веке // Бартольд В. В. Сочинения. — М., 1964. — Т. II. — Ч. 2. — С. 388–399; Гаврилов М. Ф. Остатки ясы и юсуна у узбеков. — Ташкент, 1929.
147
См. подробнее, напр.: Крамаровский М. Г. Джучидский пир // Государственный Эрмитаж. Отделу Востока 80 лет. — СПб., 2000. — С. 56–60.
149
Hammer-Purgstall J. von. Geschihte der Golden Horde, das ist: der Mongolen in Russland. — Pescht, 1840. — S. 467. См. также: Почекаев Р. Ю. Эволюция торе в системе монгольского средневекового права. — С. 531.
150
Morgan D. O. The «Great Yasa of Chingis Khan» and Mongol Law in the Ilkhanate. — P. 169.
151
Алексеев А. К. Йаса и ислам: особая модель функционирования административно-правовых институтов ханств Мавераннахра // Рахмат-наме: сборник статей к 70-летию Р. Р. Рахимова. — СПб., 2008. — С. 39.
153
Ayalon D. The Great Yasa of Chingiz Khan: a reexamination. Part A. P. 100–105. Несмотря на вторичность и даже «третичность» (!) сведений ал-Макризи, до введения в научный оборот сочинения Джувейни они рассматривались как «первостепенный» источник о Ясе, см., напр.: Березин И. Очерк внутреннего устройства Улуса Джучиева. — С. 406.