Старая тигрица мягко ступала по предательски похрустывающим веткам-валежинам. Она умела ходить тихо. Только слух у нее уже был не тот. Иногда она не улавливала даже звука собственных шагов. Она кралась и принюхивалась, не отдалился ли от нее запах. Вот тигрица подошла к заболоченному ручью, пересекла его по полуистлевшему, покрытому мхом кедру, поваленному бурей, и из овраяжа поднялась наверх. С обрывистого края она увидела чуть тлеющий огонек костра, палатку, такую низенькую, что ее вполне можно было перепрыгнуть, и поблескивающую в бликах костра машину. Такие машины часто несутся по утрамбованной дороге, которую ей неоднократно приходилось пересекать. Их она не боялась. Однажды, перед тем как перейти дорогу, она долго отдыхала, сидя у обочины, а из пробегающих мимо таких вот дурно пахнущих штук испуганно таращили глаза на нее люди. Она втянула воздух — пахло собакой! Тигрица подошла к кромке кустарника, окружающего кольцом площадку, но выйти на чистое место не решилась.
Чинька давно услыхал, что к лагерю приближается зверь. Вначале он думал, что это собака, и возможное развлечение его вполне устраивало. Он не стал лаять. Когда же этот «кто-то» вынырнул из кустов и сел напротив костра, Чинька ужаснулся: перед ним сидела и облизывалась самая настоящая кошка, только во много раз больше его самого. Чиньку обуял страх, и он перебежал к палатке.
Большая кошка, чуть слышно ступая, пошла следом и легла напротив него. Он метнулся на противоположную сторону палатки. Кошка хоть и не боялась машин, но пройти между палаткой и машиной не решалась. Пахло людьми. Они сопели и шевелились во сне, и чувство самосохранения удерживало ее. Обошла палатку по кустам и снова легла. Тут Чинька испугался не на шутку. Он всунул голову под полог, сильно ткнув головой в ноги Александра Ивановича. Тот встрепенулся.
— По-о-ошел вон! — крикнул он спросонья. Чинька выполз, оставшись снаружи один на один с громадной кошкой.
Тигрица взметнулась после окрика и исчезла. Но Чинька чуял, что она рядом. Только теперь она была осторожнее. Чинька бегал от одной стороны палатки к другой, наваливался боком на стенку так, что она прогибалась внутрь, и тогда Александр Иванович кричал:
— Чинька! По-ошел вон!
А тигрица ныряла в кусты.
Чинька понял, что в этом окрике его спасение и время от времени, когда кошка, прижав уши, готова была прыгнуть, он бросался на палатку всем телом и этим заставлял Александра Ивановича грозно покрикивать…
С рассветом старая тигрица ушла…
Таежные прелести
Мы проснулись в прекрасном настроении. Какое же развеселое выдалось утро! Птицы посвистывали на все лады. Позавтракав на скорую руку, мы собрались в путь.
— Чинька ночью на палатку лез, — говорил ворчливо Александр Иванович. — Не зря это… Может, испугался кого? Он хотел нас на всякий случай предостеречь.
— Кого ему здесь бояться! — беспечно отмахнулся я.
Александру Ивановичу явно хотелось поговорить, но мы спешили. Охотничья тропа тянулась ниточкой на юг мимо заболоченных мест, в обход сопки, вдоль прозрачного таежного ручья. У Лиды корзина, у меня заплечный рюкзак, при надобности способный вместить два ведра лимонника.
— Чинька, ты чего вертишься под ногами? — озлился я. — Иди вперед!
Он пробежал немного и остановился. Пропустил меня и опять пристроился позади. А замыкающей шла Лида. Мы оставили его в покое. Пусть идет где хочет…
Тропка по иссохшим кочкам вывела нас к узкой поляне, раскинувшейся по всему склону сопки. Поляна сплошь поросла полынью, высотой в человеческий рост. Мы не могли видеть друг друга, даже встав на цыпочки и вытянув шеи. Лида отстала.
— Ты где там? — окликнул я ее обеспокоенно.
— Здесь! — послышалось совсем рядом.
— Ну и травка! Здесь только засаду делать… В двух шагах ничегошеньки не разглядишь!.. Чинька с тобой?
— Тут он крутится, под ногами.
— Пошли дальше, не задерживайся.
Сверху в дымчатой дали виднелись покатые, сплошь поросшие лесом сопки. Все залито темной предосенней зеленью, когда еще не тронула желтизна деревья, но уже от ночных холодных ветров задубели листья, начала иссыхать трава. Вокруг ни жилья, ни дороги, только лес с темными огромными пятнами матерого кедрача, — словно тени от непроглядных туч легли на склоны сопок.