Это правильно, конечно, что каждый занимается своим делом, иначе это не работа была бы, а сущий дом терпимости – не поймешь, кто, кого и за что. Однако верно и то, что «специалист подобен флюсу – он односторонен». Прав был Козьма Прутков. И про то, что ковчег строил любитель, а «Титаник» – профессионалы, тоже сказано не в бровь, а в глаз.
«В общем, резюме такое, – хмыкнул про себя Стас, шагая по утренним улицам Киева. – На жандарма надейся, а сам не плошай».
…Раскатистым басом бухнул колокол, и его голос долго висел в воздухе над золочеными куполами, которые поднимались над городом, словно шлемы древних воинов. Не утяжеленный выхлопами свежий воздух бодрил, дышалось легко, и опер с любопытством разглядывал вывески на мелких лавочках и магазинах. Поспешал служивый люд, извечно боявшийся опоздать. Звонко цокая копытами, прогарцевал молоденький корнет, судя по его серьезному виду, с поручением. Подпрыгивая на брусчатке колесами, проскрипел тяжело нагруженный обоз, а его, сигналя, обогнало блестящее авто, за рулем которого гордо восседал затянутый в кожу водитель.
– Вот же зараза, – хмыкнул вполголоса Стас. – Наверняка круче Шумахера себя мнит!
Взглянув на встреченную по дороге парочку, Стас сразу решил, что она направляется в театр. И не просто туда направляется, она – плоть от плоти этого театра. Было в ней что-то такое… богемное, что ли. Обе дамы были высокими и стройными. Но, судя по их одежде, пошитой хоть и с претензиями, но явно у местечковой портнихи, до высшего сословия им было далеко. У одной были большие светлые глаза. Настолько большие, что он сразу, по привычке, окрестил ее Стрекозой. Вторая имела острые черты лица, и Стас про себя назвал ее Птичкой.
Он был уверен, что их принадлежность к миру искусства определил верно. Возможно, из-за взглядов, которым обе стрельнули в рослого симпатичного опера. А может, из-за каких-то невесомых флюидов, которые он, как опытный мент, уловил «верхним чутьем». Стас за годы службы в «ментуре» привык этому чувству доверять. Не единожды оно спасало его от неприятностей, а пару раз точно от верной смерти. Поэтому, даже не успев как следует обдумать это неожиданное наитие, он сделал шаг по направлению к девицам. Медлить не следовало, ибо театр был уже в пределах видимости.
– Простите мне, бога ради, мою неучтивость! Позвольте представиться – коллежский секретарь Сизов Станислав. Вы не подскажете мне, как пройти в оперу?
Они словно ждали этого. Стрекоза радостно заулыбалась, словно встретила давнего друга. Птичка, наоборот, скромно потупилась, однако при этом так «даванула косяка», что любой, что-то понимающий в женщинах, понял бы, что если ее подругу можно снять за пять секунд, считая вдох и выдох, то эта сама кого хочешь снимет.
– Вика, – наклонила голову большеглазая.
– Ника, – в тон ей представилась подруга.
– Если вы нас проводите немного, вы придете прямо к опере, – кокетливо поглядела на него большеглазая.
– С превеликим удовольствием, – галантно поклонился Стас, пристраиваясь рядом. – В вас за версту видно служительниц муз. О музы! Мельпомена, Полигимния и Талия! «И талия!» – воскликнул, пораженный в самое сердце, Марк Антоний, и Рим мгновенно был переименован.
Девушки весело рассмеялась. Новоявленный кавалер явно пришелся им по вкусу. И одет более чем прилично. Им, бедным служительницам искусства, было так тяжело пробиться в этом мире! В мечтаниях они грезили – нет, совсем не о принце, скорее о состоятельном господине – желательно молодом и щедром, взявшем под свою опеку юное дарование. И предел девичьих грез – удачное замужество! Вот и сейчас, кто его знает, может, это госпожа Фортуна вдруг расщедрилась, подбросив им такой шанс?
– Да, чувствуется, что музы и вас почтили своим присутствием.
– Да что вы! – картинно схватившись за лоб, продолжал «бутафорить» Стас. – Я туп, косноязычен и неуклюж… и лишь при виде вас в моей душе проснулся поэт, готовый пятистопным ямбом восторгаться каждым сантиметром ваших туфелек.
– У, какой вы комплиментщик, – не то осуждая, не то восторгаясь протянула, кокетливо поведя плечиком, Птичка.
– Сегодня вечером дают «Сказку о царе Салтане», – с гордостью сообщила Стрекоза. – На представлении будет сам государь-император.
– Сам государь? – сделал «большие глаза» опер. – Получается, вы будете там допоздна… Жаль… Значит, принести вам цветы и шампанское не удастся….
– Ну… – Стрекоза метнула быстрый взгляд на подругу, – вообще-то….
– Нет ничего невозможного. Есть там один тайный ход, и мы вам его покажем. Только дяде Васе, столяру, нужно заплатить двугривенный.