«За „не знаю” не отвечаю», – озорно подумал Стас, вспомнив весьма к месту одну из самых распространенных «откоряк» в блатной среде.
– Аркадий Францевич по приказу свыше срочно выехал в Петербург, – сообщил штаб-ротмистр. – Просил передать, чтобы вы выезжали следом. Но сегодня поездов до Петербурга уже не будет. Поедете завтра утром.
– А мы сами завтра уезжаем туда же, – сообщил Всеволод. – Так что поедем вместе, если не возражаете.
– Не возражаю, – отозвался Стас, мимоходом подумав, что в компании трех жандармских офицеров его убить будет несколько посложнее.
– Ну, что, господа? Все формальности улажены, все верительные грамоты вручены, – ехидно встрял лощеный Ники. – Пора за стол! Нет-нет, в ресторане пускай купчишки пьют, нам невместно, – добавил он, увидев, что Стас покосился в сторону ресторана.
Они поднялись в номер, где уже был накрыт шикарный стол. Впрочем, вполне возможно, что шикарным он был только в глазах опера времен перестройки, а здесь считался вполне обычным или даже чем-то на уровне нашего «водка, килька, плавленый сырок».
– Я полагаю, мне нужно внести свою долю, – не очень уверенно обратился он к Филиппу Осиповичу, но тот в ответ только махнул рукой.
– И думать не смейте!
– Это стол в вашу честь! – смеясь, пояснил Всеволод. – За спасение господина Столыпина, дай ему Бог долгих лет жизни, и за ваш меткий выстрел!
– Воля ваша, – не стал спорить опер.
…Стас сидел в купе, не высовывая носа, а поезд вез его прямиком в Петербург. Всеволод дрых как дитя на верхней полке. Неплохими ребятами оказались эти жандармы. Совершенно ничего общего с тем, что писали о них в книжках его детства. Зато если сравнивать с комитетчиками или с фээсбэшниками, как они сейчас зовутся, то как горошины из одного стручка. Даже пьяные вели разговор грамотно, говоря много, но ни слова лишнего. И, само собой, «раскручивали» его, как могли. И не их вина, что «лишнего» ничего так и не узнали.
Стас усмехнулся. Что с них возьмешь, работа такая. А вот он много интересного узнал. Потому что на «прочие» темы они говорили охотно и много, а его и не интересовали их секреты. Хватило за глаза и того, что он стал лучше понимать местную расстановку сил. Кстати, она его совсем не обрадовала.
Хотя с 1907 года стараниями Столыпина волна террора в стране пошла на спад, полностью он не прекратился. По неполным данным, за последние пару лет отмечено около двадцати тысяч (!) террористических актов и экспроприаций, от которых пострадало по всей империи больше семи с половиной тысяч человек.
– И сейчас все идет к тому, что будет еще хуже, – мрачно поделился прогнозом штаб-ротмистр. – Потому что положение премьера не просто хреновое, а наихреновейшее.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался опер. – Вот с этого места поподробней, пожалуйста.
Ему разъяснили, что, во-первых, реформы Столыпина нужного эффекта все-таки не дали, потому как, возясь с крестьянами, премьер упорно не желает замечать так называемый «рабочий класс»…
– А это ему боком выйдет, – пьяно щурясь, покачал указательным пальцем Ники.
Во-вторых, как оказалось, уважаемый Петр Аркадьевич в правительстве – едва ли не единственный монархист. Мнения всех остальных колебались от конституционной монархии до анархического антигосударственного общества.
– Все республиканцы и д-демократы, б-бля, – прохрипел уже изрядно «кривой» Филипп Осипович. – Р-робеспьеры, с-суки….
В общем, чудно время провели. Теперь новые приятели дрыхли по своим местам, один Стас думу думал. Завтра они уже будут в Питере. Предстоит встреча с премьером. Опер был уверен, что точно знает, чего тот хочет. Вот только вопрос – надо ли все это самому Стасу? Не факт, однако.
«А, утро вечера мудренее!» И, махнув на все рукой, он завалился спать.
…Еще прощаясь с новыми товарищами, Стас заметил коренастого господина в клетчатом пальто, который поглядывал на него украдкой, но отвернулся, встретившись глазами. На секунду мелькнула малодушная мысль – тормознуть жандармов, сообщить, что за ним опять «хвост», но гордость не позволила.
Однако, получив сигнал тревоги, включились сами собой все восемь чувств опера. И, едва попрощавшись, он уже засек второго. Молодой, элегантно одетый, с дамой, он зыркал на него, но, едва оказавшись в поле зрения Стаса, начинал беззаботно смеяться и что-то говорить женщине. Что-то знакомое привиделось оперу, но та стояла спиной. Едва он успел сделать пару шагов, дама, не выдержав, повернула голову. Совсем немного, в три четверти, но он ее узнал! Та, что стреляла в него на Фундуклеевской, рядом с киевским «Эрмитажем»! Если до этого момента еще теплилась слабенькая надежда, что это не слежка, а игра расшалившихся нервов, то теперь последние сомнения отпали. Ждали именно его. И явно не затем, чтобы поздравить с прибытием в Северную Пальмиру.