— Жаль, что не встретился с ним раньше, — заметил император, помнивший, что отец этого молодого дворянина уже умер, — а манеры у тебя замечательные.
Он поощрительно кивнул Макурину и повернулся к столоначальнику, спросив какую-то мелочь. Кологривов почтительно ответил и все на этом завершилось. Чиновник должен был рад, что самодержавный монарх хотя бы обратился к нему. Император со свитой вышли из помещения. Лишь министр, одобрительно кивнув Макурину, на ненадолго задержался, жестом приказав столоначальнику выйти с ним. Остальных чиновников высшие чины вообще не заметили. Пока было совсем не до них. И, похоже было, их это и не тревожило. Опытные чиновники радовались, что их никто не ругал. Не министр, ни, боже упаси, августейший монарх. А пожаловать наградами если будут, то, как и положено, через своего столоначальника.
Не смотрели они косо и на Макурина, что он весьма ожидал. В XXI веке, как правило, выделение нечто вроде ценного подарка одному из них сразу же вело к массовому недовольству. Как так! Почему только ему! Работаешь, работаешь, а некие сволочи на этом зарабатывают!
Однако в XIX веке психология была значительно другой. Кабинетный регистратор Макурин, не имея высшего образования, получил внеочередно XIII класс, что немного, но уже выделило из общего ряда. Дальше все больше он показывал свою особенность. Особое подчеркивание вниманием столоначальника и награда орденом в первый же год службы, да еще какими — Св. Анны 2-ой степени! — еще больше выделило этого столбового дворянина. Монаршая милость окончательно отметила его в массе чиновников — он не наш, его вскоре выделят, даже может и августейше, и уберут. И что тогда нервничать?
А Андрей Георгиевич еще собирался нет, не нервничать, но, по крайней мере, беспокоиться. Понимал даже не разумом попаданца, а каким-то беспокойным желудком, что не надо подставляться спиной пусть и к маленьким людям. Ткнут ведь ножичком, даже если и не рискнут посмотреть в лицо. Зайдут и, выждав благоприятный момент, ткнут.
Но это XIXвек, милостивый сударь! Здесь маленький человек оказывался вдвойне маленьким человеком, даже если он и был вицмундире низших классных чинов. Людишки понимали, кто они и что им могут сделать. Вернее, что они не могут сделать. И хорошо это понимали, даже не пытаясь трепыхаться.
Если в будущем рядовые россияне в случае опасности или необходимости стучали в грудь или, хотя бы, писали кляузы, то пока, как правило, просто поднимали лапки и восхищенно закатывали глаза — им бы так! Может и не все были такие, но государственные чиновники точно.
Так что глубокоуважаемый Андрей Георгиевич, можете спать спокойно и творить свою успешную карьеру. Никто из чиновных соседей даже не пошевелится!
К тому же, Андрей Георгиевич после августейшего визита монарха, не знал, что и делать. И дело не в том, что когда он «соизволил появится в министерстве», как заметил один из очевидцев — чиновников, закатав от восторга глаза, Макурин единственно это никак не отметил. Как и то, что он наградил его своим портретиком.
Император, конечно же, высочайшая инстанция и чисто, как человек, он был страх божий. Но не более. Попаданец все-таки уроженец XXI века и его психология твердо отбилась от такого морального давления. Но теперь-то, что ему делать дальше? Сидеть пассивно он не мог, деятельная натура не могла просто так ждать и зеват. Куда бежать, кому стучаться? Ничего не делать — плохо, делать что-то — еще хуже. Первый раунд, судя по реакции столоначальника Кологривова он выиграл. А остальные? Так ведь можно и переиграть в черном свете. И хотя пожилой разум почти успокоился, но молодой организм волновался сам и третировал сознание разными гормонами.
Вот ведь еклмн! И Макурин почти грустно посмотрел в спину его императорскому величеству и его превосходительству. Ведь как, пришел, наградил в присутствии министра, а как-то нехорошо. Блин!
Глава 13
Заботы чиновника
Он мог бы успокоится, если бы знал содержание дальнейшего разговора между императором Николаем I и его министром Семен Семеновичем Подшиваловым после их прихода в департамент. Оба они были гвардейцами, то есть можно было наедине искренне распоряжаться чувствами, не боясь, что первый уронит статус императора, а второй осмелится затронуть запретное.
Для начала монарх все же ласково побранил генерал-лейтенанта. Нет, ничего страшного. Он ругался, но так, что было понятно — Подшивалов для монарха свой и он от себя ни за что не отпустит. И его брань, как ласка матери. Строгая, но заботливая и справедливая.
И потому министр только смущенно опустил голову, признавая справедливость ругани государя, для которого он не специально, но все же не сделал все нужное. И это для своего августейшего покровителя! Речь пошла в первую очередь о Макурине.