— Помилуй Бог, Семен Семенович, — удивленно говорил Николай почти с ужасом, — ты молодец, сумел найти и приберечь такого юношу для своего министерства. Прекрасный почерк, хорошее воспитание, прелестный вид. Будь я женщиной, уже был влюблен.
Но что ты сделаешь потом? Он у тебя пишет какие-то черновики. Выморочные крупные поместья — это, разумеется, важно. Вот и отдай эту бумагу какому-нибудь великому чиновнику классом титулярного советника или коллежского асессора. Есть там у тебя такие.
— Разумеется, государь! — поклонился министр, каясь, — это моя вина. Макурин отдан напрямую столоначальнику Кологривову. Но тот, видимо, не справился.
— Нет, так не получится. Я не преувеличу, когда скажу, что среди всех чиновников, имей в виду, всех российских чиновников, а не только твоего министерства, Макурин сейчас у тебя светится, как первосортный бриллиант среди обычных булыжников. И тебе, Семен Семенович, я поручаю лично, ты слышишь, лично! Этого молодого человека так приспособить, чтобы, став опытным, зрелым чиновником, он не потерял ни прекрасный почерк, ни прелестное воспитания. Посмотри сам, чтобы не вздумал пить мужицкую водку и, особенно, курить дурной табак!
— Слушаюсь, ваше императорское величество! — приосанился Подшивалов, — почту за честь!
— Только не так грубо и прямо, — поразмыслив, продолжил давать указания Подшивалову Николай, — это ведь не гвардейский солдат на плацу. Вот что, сделай его своим личным чиновником, а дядькой при нем какого-нибудь опытного чиновника. Тот столоначальник, под которым служит сейчас юноша, хорош или, действительно, никак не тянет?
Подшивалов помолчал, взвешивая. Нелегкое это дело, поручится перед императором за чиновника. В вдруг он вдругоряд обмишурится где-то. И сам рухнет и министра своего сумеет потащить? С другой стороны, при Макурине надо все равно кого-то ставить поопытнее. А Арсения Федоровича он хотя бы знает.
— Кологривов может быть наставником, — медленно произнес министр. И классически, почти по советскому канону охарактеризовал. Естественно, в ракурсе XIX века: — православной религии, верует, человек хорош, чиновник опытен. Вполне может быть наставником.
— Так! — додумал император свою мысль, — вот что, сделай-ка ты свою собственную министерскую канцелярию во главе с столоначальником действительным статским советником Кологривовым. Да скажи ему, будет хорошо работать, получит тайного советника и Владимира, пожалуй, III степени. и чиновников оставь тех же, что работают. Не лаются они с Макуриным? Подшивалов этого не знал. Все же не к месту его высокопревосходительству министру и генерал-лейтенанту гвардии встревать во все служебные мелочи.
— Вроде бы нет, — сказал он в раздумье, но так, чтобы было понятно — он еще немного сомневается.
Николай его понял: — Впрочем ладно, будет необходимо, дай знать, любых чиновников следует убирать. Пусть наш бравый юноша работает.
Андрей Георгиевич же вскоре не удивился проводимым действиям в министерстве. И его совсем не трогало, что это именно из-за него. Мало ли император и министр решили проводить реформы? Вдруг была создана министерская канцелярия, поскольку министр озаботился качеством исходящих бумаг. Столоначальником этой канцелярии стал Кологривов, что для всех было понятно. Он и так стоял во главе неофициальной канцелярии.
Кологривов начал заполнять канцелярию своими, естественно, чиновниками. Но не всеми. Коллежскому асессору Демидову был дан отворот под предлогом, что надо отставить на прежнем месте хоть какого-то опытного. А кабинетный регистратор Придорожный оставлен из наказания. Сам виноват. На крещенские праздники так налился пива и наливки, что на службу появился с сильным запахом. Так что столоначальник от греха подальше отправил его домой и тогда же обещал наказать. И наказал, но немного. Придорожный был еще рад.
Из-за этих перестановок Андрей Георгиевич немного продвинулся. Он как бы стал ведущим делопроизводителем и все беловые части служебных бумаг передавались только ему. К тому столоначальник указал ему, что он произнес очень хорошее впечатление на его императорское величество, раз тот дал ему свой портрет, инструктированный золотом и бриллиантами. Дескать, работай, милый, коли нравишься.
Андрей Георгиевич молча поклонился. Он тоже был очень польщен. Все же, два века живет, а всероссийский император его первый раз награждает. Однако Кологривов добавил, подозревая, что чиновник из-за молодости и неопытности, понял далеко не все: