С последней пятеркой зашел и он. Первым кинулся к столу, чтобы никто не перехватил. Кинулся, и встал в задумчивости: какой брать? Билеты лежали пачкой.
— Берите билет, — улыбнулась черноволосая, с черным же глазом — ведьма, точно! — преподавательница. — Ну?
Он поводил руками, потом стал раскладывать всю пачку, ловя билет с точкой.
— Я не просила раскладывать, — лязгнул металл в голосе. — Или вы берете билет, или — вон дверь!
— Извините, я подумал…, — бормотал Макс, а сам быстро собирал билеты обратно в пачку, прихватив один себе.
— Выбрали? Ну?
— Билет номер…, — голос захрипел до кашля. — Билет номер… Двадцать шесть.
Как же это? На столе лежали еще и еще с яркими синими точками в правом углу.
— Вопросы понятны?
— Можно другой билет? — спросил Макс, даже не читая вопросы.
— На балл ниже. Берите.
И второй был не тот. Но брать третий — это признаться в том, что ничего не знаешь. Пришлось садиться. Номер тридцать два. Индия. И Египет. Но другой Египет.
…
Потом он не помнил уже, что и как говорил. Помнился прищур черных глаз, задумчивое трогание кончиком ручки цветов в букете, выставленном девушками на стол, какие-то вопросы. Макс нес что-то постороннее, вспоминая все прочитанные книги, даже пытался спорить дрожащим голосом. Потом его макали лицом глубоко-глубоко в собственное незнание, и снова спрашивали что-то, почему-то ему неизвестное.
— А-а-а… Вот это вы помните. На лекциях были. Это хорошо.
— Хорошо? — Не понял Макс.
— Ну, не хорошо… Удовлетворительно. С двумя большими минусами. И если на следующий экзамен ко мне… Вы поняли?
— Понял. Спасибо.
Кто же знал, что друзей было много и в параллельном потоке, и в соседней группе, и в прошлом году. А так-то, если бы — так он бы сдал, почти по-честному. А тут…
— Ну? — встретили его у порога.
— Уф-ф-ф… Три, — блаженно улыбался Макс.
— А чего радуешься?
— Праздник потому что. Три. Это праздник, — утирал он трудовой пот.
Одна голова — хорошо?
— Я — царь зверей! — оглушительно громыхнул лев. — Я иду гулять! Кто не спрятался — я не виноват!
Саванна замерла на мгновение, а потом все засуетились, стараясь как можно скорее убраться из тех мест, где может пройти огромный хищник.
Только пантера не шевельнулась. Она лежала высоко на ветке, свесив хвост, и никого не боялась. Обезьяны устроили шумный концерт, передавая друг другу то, что сказал лев. Птицы поднялись стаей, сделали круг в угасающем свете солнца и снова опустились в приозерных зарослях. Тишина опустилась сверху и придавила тяжелой лапой всех, кто слышал льва. Лежать, молчать, бояться!
Лев шел гордо, мягко ставя лапу за лапой. Он не бежал, не спешил. Он шествовал.
Все вокруг было знакомо и глубоко справедливо. Самый сильный был царем. Это справедливо. Слабые боялись и подчинялись. И это было справедливо. Зимой шел дождь. В самый разгар лета бывали засухи. Слабые от этого умирали. Сильные выживали. Мир был устроен правильно.
Лев тряхнул роскошной гривой, и снова над саванной раздался его грохочущий голос:
— Я иду! Я — царь зверей!
Вверх он даже не глядел — что ему могут сделать какие-то птицы? И вообще, причем здесь птицы, если он — царь зверей?
— Кто у нас сегодня главный? — спросила одна голова с крючковатым жутким клювом у другой. — Ты, что ли?
Огромная птица напоминала гору. Только вершина была не одна, а сразу две, разделенных седловиной. На фоне этой птицы лев выглядел мышью полевкой перед ночной совой на охоте.
— Ну, я, — откликнулась вторая голова. — И что?
— Да вон, пищит тут, что, мол, царь…
— И что?
— Так командуй. А я исполню, как договаривались.
— Царь, значит? — на мгновение задумалась вторая голова. — А мы есть хотим?
— А мы всегда есть хотим!
— Ну, тогда полетели, покушаем. Только без шума, ясно?
— Обижаешь, начальник, — каркнула первая голова. Развернулись чудовищные крылья, поднявшие настоящий ураган на земле, в три скачка поднялась в небо страшная птица Рух о двух головах, лениво развернулась и, скользя по воздуху и набирая скорость, ринулась вниз.
— Я иду! — кричал лев. — Ой… Я, кажется, уже лечу…
— Какой-то он тощий, не находишь? — спросила первая голова, с сомнением рассматривая зажатого в когтистой лапе льва.
— Тут соглашусь с тобой. Тощенький он и маленький. Отпустить его, что ли? Пусть массу нарастит сначала?