Вот новости — это интереснее. Могут сообщить, например, о перевороте. Или не могут?
Футбол еще.
Старый друг Лёва, с которым они созванивались раз в три-четыре месяца, футбол не понимал и не любил. Зато он любил шахматы. И можно было сговориться, и один раз — у него, другой раз — у Петра Тимофеевича сыграть по старому, не торопясь, с разговорами. Надолго их не хватало, но три партии — это закон. И удовольствие всегда не от выигрыша, а от самого факта встречи, от живого общения.
Микроволновка запищала требовательно. Сосиски готовы. Это сын научил пользоваться микроволновкой. Просто оказалось и очень удобно. Положил на тарелку, закрыл дверцу, нажал два раза — две минуты. Нажал теперь пуск. Все. Само готовится. Вот и сготовилось. Ровно две сосиски. А в холодильнике значит, осталось — он специально приоткрыл дверцу и посмотрел на пакет — еще восемь. Значит, вторник сегодня. Точно. Не среда.
А чего он среду-то ждал?
Петр Тимофеевич поставил тарелку со свернувшимися кольцом зарумянившимися сосисками на стол и протянул руку к хлебу. Среда — это к чему же?
И тут он вспомнил: кубок же! Кто-то из наших пролез, просочился, пробился, и теперь даже зимой их показывают. Да, жаль, что сегодня не среда.
А интересно, подумал он. Вот интересно, остановился он. А если бы он вчера съел четыре сосиски, так сегодня бы осталось меньше, и тогда для него была бы среда? А футбол был бы?
Мысль была захватывающая и в чем-то оригинальная. Нет, кто такие субъективные идеалисты, Петр Тимофеевич знал со студенческой скамьи. Но вот тут, когда время связано с едой, с прогулками, с режимом… Если вдруг получается вот такой прорыв — не меняется ли и время? Ведь он бы не съел четыре сосиски? Но их бы осталось на две меньше. А раз больше он бы не съел — тогда, выходит, была бы среда.
Нет, это как-то мозголомательно — мотнул он головой, присаживаясь к столу.
Вот — все ясно и понятно. Тарелка прозрачная стеклянная. Две сосиски, кусок хлеба. Чай. Он нажал на кнопку, включая электрический чайник. Потом, так же привычно, нашарил сзади пульт и включил телевизор. По экрану на ярко-зеленом поле бегали фигурки в цветной форме, и носился оранжевый мяч.
— Не понял, — сказал вслух Петр Тимофеевич.
Он специально встал, открыл холодильник и пересчитал оставшиеся сосиски. Ровно восемь. То есть, на среду, четверг, пятницу и субботу. Ну? Вторник сегодня! Точно!
Но на экране бегали футболисты, и одна из команд была определенно «нашей», потому что комментаторы буквально захлебывались, тараторя свои никому не нужные комментарии.
Петр Тимофеевич сел и стал смотреть футбол. Громко щелкнул вскипевший чайник. Петр Тимофеевич обнаружил, что ужин не съеден, сосиски остыли, жир, что вытек из них, покрыл белой пленкой тарелку. Две сосиски на тарелке. Восемь — в холодильнике. Вторник.
На экране шел футбол.
Петр Тимофеевич плюнул в сердцах, отодвинул тарелку на центр стола и пошел в комнату. Где-то тут, около дивана, лежала субботняя бесплатная газета с программой. Где-то тут… Вот! Ага! Он торжествующе потряс свернутой в трубку газетой, потом какое-то время искал очки. Он держался — очки надевал только при чтении. А так всегда и везде без очков. Врачи хвалили его зрение. Говорили:
— Для вашего возраста зрение просто отличное.
Петр Тимофеевич с газетой и очками вернулся на кухню. Шли новости. Был перерыв в футбольном матче. Все-таки футбол — тот самый. Значит, среда? Но — сосиски… Он что же — не ел вчера, что ли?
Развернув газету, уткнулся свирепо в программу. Вот он, вот он, футбол. Так, так, так… Во сколько? Совпадает. Кто? Тоже совпадает. Когда? Ага! Этот матч шел по программе во вторник!
— Вот же суки! — с чувством сказал Петр Тимофеевич. — Я же чуть все мозги себе не сломал!
Он свернул газету и положил ее сверху на телевизор. Кроссворд уже был разгадан, а программа пусть лежит там, где нужнее.
Перерыв закончился, на экране начался второй тайм.
— Ну, ребятушки, ну, не подведите! Вперед! — шумел, но не громко, Петр Тимофеевич.
Все разъяснилось, и ему было хорошо. Он съел две сосиски. В холодильнике лежало еще восемь. Сегодня был футбол, и играли наши.
«Можно еще Лёвке позвонить», — подумал Петр Тимофеевич. — «Ведь расскажу такое — не поверит. Скажет, что придумал специально».
— Ну, родимые! Продержитесь!
Три дня
Спал плохо.