Мы рванули вверх по ступеням. Пока перебегали через мост, под нами пронесся поезд, видимо, экспресс, потому что он буквально промелькнул мимо, только в ушах остался звон металла. Шаги Татуированного потонули в шуме, но, когда мы начали спускаться с другой стороны, я почувствовала дрожь моста — преследователь был близко. Совсем рядом.
Мост вывел нас на улицу: с одной стороны длинный одноэтажный дом, с другой — железная дорога. Где дом, там и люди — не станет же он убивать нас при свидетелях? Или станет? Не останавливаясь, я закричала:
— Помогите! На помощь! Позвоните в полицию! Помогите!
Никакой реакции. То ли в домах было пусто, то ли их обитатели, услышав мои вопли, только поудобнее развалились на диванах и прибавили звук в телевизорах.
Жук развернулся:
— Ты че? Замолчи! На фиг нам полиция? Нужно сбежать. Давай!
— Он нас убьет, Жук! Нам нужна помощь!
Дрогнула занавеска — или показалось? На нас все-таки смотрят?
— Не собираюсь я вас убивать! — Голос Татуированного раскатился по всей улице. — Просто есть один разговор, ребятки, и всё.
Я обернулась через плечо. Громила остановился. Застыл посреди улицы, наклонившись вперед, но при этом глядя на нас, упершись ладонями в ляжки, пыхтя. Пытался, видимо, отдышаться, но глаз не сводил. Я, понятное дело, разглядела его номер. Да я его и раньше видела, на той вечеринке. 11122009. За четыре дня до Жука. Та самая дата, которую я увидела в газете. То есть — сегодня.
Теперь в крови у меня бушевал не только адреналин — страшное озарение пробежало по жилам, как первая доза самого что ни на есть сильного наркотика. Что же это значит?
Что бы ни произошло дальше, Жук выйдет из этого живым, а Татуированный — нет. Ну про саму себя я, разумеется, не знаю. Может быть, выживет только Жучила…
Мы с Жуком тоже остановились. Одновременно посмотрели на преследователя, потом друг на друга, понятия не имея, что делать дальше.
— Чего надо? — выкрикнул Жук.
— Уж ты-то прекрасно знаешь, чего мне надо. Отдай то, что тебе не принадлежит. Мой друг попросил вернуть это обратно. Деньги. Давай обсудим без психа, по-культурному. Спектакли устраивать, приятель, ни к чему.
Он теперь шел нам навстречу, очень медленно. Он приближался, а я чувствовала, как в ушах стучит кровь. И тут, справа, открылась дверь. Дядечка средних лет, держит за ошейник здоровенного пса.
— Что там происходит? — выкрикнул дядечка.
Татуированный остановился, развернулся к нему, вскинул обе руки:
— Ничего такого. Семейное дело. Сынишка мой набедокурил. Вот я и помогаю ему выпутаться. Дети! Сами знаете, что это такое.
Дядечка вглядывался в него, пытаясь просечь, что к чему:
— Полицию вызвать?
Татуированный улыбнулся:
— Нет, приятель. Не настолько все плохо. Сами разберемся.
Пока они говорили, Жук нагнулся ко мне и прошептал:
— Отходим.
Мы осторожно сделали несколько шагов назад. А когда стало ясно, что разговор подходит к концу, развернулись и снова побежали, быстро, на сей раз совсем быстро, со всех ног.
— Эй!
Он снова гнался за нами, но мы ушли в хороший отрыв. Прямо летели по улице. Жук на ходу стягивал куртку.
— Ты чего?
— А вот.
Он перебросил куртку через остроконечный забор слева от нас, подставил ладони, чтобы я могла опереться ногой, и почти перебросил меня на другую сторону. Приземлилась я неловко, подвернув колено. Жук подтянулся, взгромоздился на забор, спрыгнул. Сграбастал куртку, помог мне встать:
— Порядок?
Я кивнула: не хотела говорить, как мне больно.
— Тогда давай дальше, — сказал он и рванул вперед по набережной.
Я пыталась бежать с ним вровень, но боль была адская. Я встала на четвереньки и передвигалась так, чтобы поменьше веса приходилось на ногу. Жук оглянулся:
— Ты чего?
Он был уже у подножия холма, у самой железной дороги.
— Ушиблась. Колено, — сказала я, попыталась встать и ойкнула.
— Чего ж ты молчала?
Он пошел в мою сторону, и тут я услышала сзади глухой удар. Татуированный переплюхнулся через забор.
Запаниковав, я поползла к Жуку. Он рванул вперед — и в тот же миг я почувствовала, что лечу по воздуху: меня крепко схватила за талию чья-то сильная рука. А к горлу прижалось что-то холодное и твердое. Этот подлец вытащил нож.
Жук дернулся ко мне, а потом замер, будто спринтер, дожидающийся выстрела стартового пистолета.
— Не-не, чел. Вот этого не надо. Убери нож. Давай поговорим. Сможем же договориться.
— Больше нам говорить не о чем. Давай деньги, и я отпущу твою подружку.
Жук выпрямился. Татуированный стиснул меня еще крепче. Я едва могла дышать. Собственно говоря, когда он меня схватил, я так перепугалась, что висела у него в руках как тряпичная кукла; теперь же я начала вырываться, в ответ он только крепче притиснул лезвие к моему горлу.
— Не подходи.
— Ладно, ладно, порядок. — Жук отступил. Теперь он стоял на рельсах.
— Жук, отдай ему деньги. — Голос показался мне чужим.
Жук глянул на меня — на лице отражалась отчаянная мука.
— Не могу, Джем. Это же наше будущее. Наше с тобой. Номер в гостинице, большая двуспальная кровать. Пинта пива в баре, рыба с жареной картошкой на причале. Как же мы, где же мы все это возьмем без денег?
В горле у меня застрял комок. Он уже все это себе представил, все, чего хотел для нас. Господи, ведь не так уж много, верно? Только ничего этого не будет. Даже такой малости у нас никогда не будет. Я заплакала. То были горячие слезы отчаяния и тоски, слезы ненависти к беспощадно тикающим часам.
— Прости, — сказал он. — Прости меня. Я ничего этого не хотел. Не хотел, чтобы тебя пугали. Ты права, Джем. Это всего лишь деньги. Найдем другие. Отпусти ее, — обратился он к Татуированному, — и деньги твои.
— Ага, рассказывай, сосунок. Думаешь, я вчера родился? Давай деньги — тогда отпущу.
— Тогда одновременно, да?
— Нет, сперва давай деньги, — сказал Татуированный ровным голосом, — а потом я ее отпущу.
Я хорошо знала Жука и догадалась, что будет дальше. Будто проиграла всю сцену в голове, как в замедленной съемке, но Татуированный ни хрена не понял. Он отчаянно вскрикнул, когда Жук вытащил деньги из конверта, снял резинку, завел руку назад и швырнул всю пачку вперед и вверх — купюры взметнулись в небо.
Хватка Татуированного ослабла. Он выронил нож, выпустил меня и рванул по набережной К железной дороге.
Я бросилась к Жуку, он подхватил меня на полдороге. Прижал к себе, вдавив лицом в грудь, вцепился в волосы.
— Порядок, ты здесь. Ты здесь, Джем. — Голос звучал глухо, он и сам готов был разрыдаться. — Давай, уходим. Пусть сам разбирается.
В воздухе кружились купюры. Они продолжали падать, когда мы зашагали по набережной. Я оглянулась — Татуированный, согнувшись пополам, подбирал купюру за купюрой. Было видно, что он зол, страшно зол: бормочет что-то себе под нос, пыхтит, топчется, опустив лицо в землю.
Жук обнял меня обеими руками. Когда мы забрались на холм, он помог мне снова перелезть через забор. Я ждала, когда он перелезет тоже, но он застрял, положив на забор одну руку.
— Давай, валим отсюда, — сказала я.
Он оглянулся через плечо. Я застонала:
— Слушай, не надо. Это всего лишь деньги.
— Ну, я только сотню, Джем. Только подумай, на что нам этого хватит.
Я просунула между прутьями руку и ухватила его за рукав:
— Жук, не смей.
Он вырвался, потом поцеловал мои пальцы.
— Я сию секунду вернусь, — пообещал он и рванул обратно.
— Жук, не смей! Не смей! — закричала я.
Он уже бежал по тропинке. Татуированный поднял на него глаза:
— Тебе чего, добавки захотелось?
— Дай мне немножко. Мою долю, мне же полагается.
— Ничего тебе не полагается, засранец. Вали к своей подружке и не зли меня, а то мало не покажется.
Жук выпрямился:
— Меня не запугаешь.
— Надо же, именно это твоя бабка и сказала, когда я к ней наведался.