Собрав волю в кулак, я открыла глаза. Передо мной словно плыл туман, но усилием воли я разогнала и его. На самом деле это просто. Я сказала бы, адски просто – надо только смириться с тем, что твоя боль больше никуда не уйдет. И действовать, не обращая внимания ни на что.
Как тогда, в то бесконечно далекое время, когда у моей кровати в совсем другой клинике появился змий-искуситель. Лишенный каких бы то ни было человеческих чувств, с холодными, змеиными глазами.
Искоса (голова не поворачивалась) я бросила беглый взгляд на мониторы. Да уж, убедительно. На томографе была прекрасно видна картина разрушений – алые пятна кровоизлияний растекались по мозгу, проникали вглубь, поражая его слой за слоем. И каждое мое усилие – мыслить ли, двигаться ли – усугубляло и без того безрадостную картину. Все-таки человек – удивительное существо: мне казалось, что я все чувствую и понимаю совершенно ясно, хотя, судя по показаниям приборов, конец меня как личности приближался стремительно и неотвратимо. И я его, похоже, еще ускоряла.
Неподалеку от меня, но глухо, как сквозь подушку, слышались голоса Макса и Феликса.
– Я сейчас позвоню Ойгену, – говорил мой сын. – Может, он что-нибудь придумает, он же на эту чертову Корпорацию работает.
Как страшно было это слышать! Как же я хотела остановить его! Сказать, что Корпорация – это чудовища, в которых нет ничего человеческого, и Ойген – такое же чудовище. Враг.
Нужно рассказать Максу правду, до которой он даже сейчас, когда везде кричат про АР, так и не додумался.
Но я не могла, я не могла произнести ни слова.
– Алло… Ойген, это Макс. Тут такое дело… Короче, у Феликса девушка попала в аварию… Нет, не знаю где! В общем, у нее посттравматический инсульт, нужна операция… Что-что, сам не знаешь?.. Деньги нужны!.. Ты теперь, ходят слухи, большая шишка… И мать у меня тоже в больницу попала! И почти с тем же диагнозом… Нет, я думал, ты ведь мог бы распорядиться, чтобы Риту прооперировали сейчас, а я потом заплачу эти чертовы деньги… Риту… это Феликса девушка… автомобильная, какой-то мудак на автотрейлере въехал… Какая разница где? На окружной… Я буду очень тебе обязан, и Феликс… я понимаю… Ну ты уж постарайся! Хорошо, сразу мне звони… Спасибо, мы ждем. Он сказал, что попробует, – Макс, видимо, старался успокоить Феликса.
К этому моменту сил у меня стало немного больше. Цена этого улучшения была прекрасно видна на томографе. Я сама приближала смерть своего мозга, но мне было за что платить эту цену.
– Он ничего не сделает. – Мой голос почти не дрожал.
– Мама!..
Макс бросился ко мне, упал на колени у кровати…
– Почему? – тихо спросил Феликс.
– Ойген не друг. – Каждая фраза требовала от меня таких усилий, словно я поднимала с земли железную наковальню. – Он враг. Он работает на Ройзельмана.
Я могла сказать гораздо больше. О том, что Ройзельман – опасный маньяк, фанатик, одержимый идеей торжества науки, для которого люди – лишь объект для наблюдений и экспериментов. Но у меня просто не было на это сил.
Я посмотрела на Макса. До чего же он все-таки хорош! К сожалению, как ни пыталась я найти в его чертах сходство с моим погибшим мужем, мне этого не удавалось. И если бы я не знала, что партеногенез невозможен для человека – до сих пор невозможен, я решила бы, что Макс только мой сын. Он очень похож на мои собственные юношеские фото. Очень.
Хотя иногда мне казалось, что для Ройзельмана, с его поистине дьявольской одержимостью своими безумными идеями, слова «невозможно» не существует. И тогда мне становилось страшно.
– Твой отец погиб за шесть месяцев до твоего рождения, – начала я, собрав в кулак все свои силы. – Мы попали в аварию. В горах. Машина сорвалась на каменную осыпь и взорвалась. Эрик успел меня вытолкнуть. И все. Я отделалась несколькими переломами и ушибами.
– А как же нога? – Макс смотрел непонимающе, почти отчужденно.
– Я не хотела жить без Эрика. Едва не сошла с ума. Меня привязывали к койке, чтобы… Больше всего меня убивало, что Эрик просил, а я так и не решилась забеременеть.
– Но как же… – Макс был ошеломлен.
– Пришел Ройзельман. Однокашник отца. Не друг, но… И сказал, что может мне дать ребенка от Эрика. Невозможно – тело практически сгорело! Ройзельман сказал, что он сможет. Достаточно одной живой клетки. Ему нужен был эксперимент. Материал для эксперимента.