Не. Мо. Гу.
Беседы с живущим у нас священником все-таки сделали свое дело. Хотя этого человека я, пожалуй, даже ненавидел. Не так, как Ройзельмана, но тоже ненавидел. Я его ненавидел, а он стал целителем моей души. Жестоким, надо сказать, целителем. Хирургом, который безжалостно, без всякого наркоза влез в мою душу и что-то там изменил. Я стал противен себе еще больше, чем до этого. Но теперь все было по-другому. Мне вдруг показалось – я знаю, как все изменить. А если даже и не знаю, все равно должен попытаться. Когда чувствуешь себя мышью на раскаленных углях, не важно, куда бежать, надо просто бежать, это единственный способ сохранить жизнь. А у меня был единственный путь – вернуться.
Будем считать, что это была авария.
Итак, я принял душ, почистил зубы, заметив, что следует наведаться к дантисту, очень тщательно побрился, а затем вылил на себя, наверно, полфлакона одеколона.
Надеюсь, она не почувствует запаха алкоголя.
15.12.2042. Город.
Усадьба Алекса. Вероника
Гостеприимство Алекса пришлось, конечно, очень кстати, но я с каждым днем все острее чувствовала, что пора, пора покидать его дом. Нет-нет, вовсе не потому, что я тут кого-то стесняла или кому-то мешала, ничего подобного. Сам Алекс, я, Герман, отец Александр – мы уживались вполне мирно. Хозяин дома и его тезка-священник иногда раздражали меня – не терплю слишком «правильных» – но не особенно сильно. Ну да, если бы не дурацкие принципы Алекса, он вполне мог бы стать круче самого Ройзельмана. Но мне-то какое дело до их «правильности»? Ну спорили, бывало, не без того (ну если они, с моей точки зрения, чушь несут), но тоже как-то так, без фанатизма.
И, знаете, мне даже странная мысль в голову пришла. Вот Валентин считает меня стервой (а я его, соответственно, – слизняком и тряпкой, но это неважно). Но живу я сейчас рядом с людьми, по убеждениям совсем для меня не близкими, и – где моя стервозность? Так, может, дело не во мне, а в Валентине? В том, что он – попросту слабак?
В конце концов, женщине свойственно полагаться на своего мужчину – это естественный порядок вещей. И столь же естественно, что женщина, осознав ненадежность избранной опоры, ищет для себя другую. Глупо и бессмысленно по этому поводу морализировать: так устроен мир. Женщины не любят оказываться в сложных ситуациях. Да что там скрывать – они их просто боятся. Просто потому что не уверены в собственной способности справиться с лавиной проблем. И это тоже естественно. Страх заставляет искать опору и защиту. Первобытный реликтовый страх. Генетическая память о том, что в пещеру может ворваться саблезубый тигр или стая волков, в конце концов, пещера может начать обрушиваться – конечно, страшно. Сегодня «волки» другие, но какая разница? Все равно страшно.
Меня считают сильной женщиной, но это – чисто внешнее впечатление. Ну да, я умею отстаивать свои интересы. Но при этом прекрасно понимаю, что в мире, как ни крути, есть силы, намного превосходящие мое упрямство и упорство. С некоторыми вещами женщине справиться невозможно. К тому же мне в глубине души всегда хотелось быть слабой. Чтобы кто-то улыбался: не бойся, милая, я обо всем позабочусь, – и действительно заботился бы.
Хотя в наше время это, наверное, непозволительная роскошь – быть слабой женщиной, полностью доверяясь мужчине. Вот и приходится изображать этакую независимую валькирию. Но сказать, что мне нравится то, как я живу, – значит, изрядно погрешить против истины. Не нравится, несмотря на все мои старания продемонстрировать противоположное. Я теперь не столько живу, я играю роль, немного гротескную роль сильной, самодостаточной женщины, почти что женщины-вамп. Образно говоря, я оседлала тигра, и слезать с него мне почему-то не хочется (быть может, «слезать с тигра» мне попросту страшно). «Держать марку» мне очень помогает Эдит. Вот уж кто воистину человек без комплексов. Она совершенно не отягощена грузом моральных принципов. Легко преступает грань писаных и неписаных законов, собственно, почти не замечает их, поскольку правила устанавливает (и отменяет!) для себя сама. И не знает в этом удержу.
Как она обрадовалась, услышав, что я ушла наконец от Германа.
– Приезжай ко мне, – тут же потребовала Эдит, – места в моем коттедже хватит, живи сколько вздумается, я только за. Ты благотворно на меня влияешь. Ты ведь знаешь, Никочка, меня иногда… э-э-э… заносит на поворотах. Так можно и с трассы ненароком слететь, и голову потерять, а ты меня сдерживаешь. Ты такая гармоничная. Ну что тебе делать в доме этого твердокаменного моралиста и идеалиста Кмоторовича? Со скуки помрешь. Даже не думай – переезжай ко мне чем раньше, тем лучше.