От девок он, впрочем, не отказался.
Целый день Кнаге провозился с грунтовкой холста, сварил для этой нужды клею про запас, не пожалел для доброго барона цинковых белил вместо обычного мела, потом три дня сидел на лугу и усердно малевал пейзаж. Он поместил туда все необходимое – и мельницу, и нимф. «Приапа» сперва изобразил на отдельной бумажке – хотел убедиться, что заказчик желал именно это. Рисовал по воспоминаниям – видел несколько полотен, где под сенью неопознанных древес на заднем плане стоял серый каменный столб, верхняя часть которого являла собой обнаженный мускулистый мужской торс с бородатой головой, но без рук. Внизу, там, где торс завершался и начиналась гладкая поверхность столба, имелось нечто пикантное, размера – раза в полтора более обыкновенного, и готовое к боевым действиям.
Как всякий художник, желающий получать заказы и хорошо их выполнять, Кнаге знал греческую и римскую мифологию, помнил атрибуты всех богов, от Зевесовых молний до Венериных голубок, не говоря уж о Купидоновых стрелах (Купидона заказчики норовили вставить в любой сюжет, а Кнаге не сопротивлялся). Приапа считали сыном Зевса и Афродиты, уродившимся с поразительной мужской анатомией. Испуганная мамаша оставила его в горах, дитя подобрали и воспитали местные нимфы, не столь пугливые. Приапа высшее олимпийское начальство назначило богом садов, огородов и всяческого плодородия, но это было, сколько Кнаге помнил, уже не греческое, а римское «начальство». Деревянных и каменных «приапов» ставили в лесах, садах, виноградниках, а также на пасеках, пристанях и в лупанариях. То есть, живописуя античный сюжет, художник мог водрузить скабрезную фигуру где угодно, и ошибкой бы это не сочли.
Фон Нейланд посмотрел, оценил, одобрил. Сам указал на картине место для «приапа». Только велел писать столб более толстым. Кнаге согласился – столб гениальности от художника не требовал, не то что нимфы – тут уж он, пользуясь редкой в его ремесле возможностью писать обнаженную натуру, повеселился вволю и блеснул талантом. К тому же Кнаге хотел показать фон Нейланду, что его родственник фон Брейткопф – тупой самодур, не имеющий понятия об искусстве и не уразумевшей истинной цены портрета, а также беспредельной гениальности художника; а гениальность – вот она!
Правда, девок он немного приукрасил, убавил им пышности там, где положено быть талии, спины сделал поуже, груди – малость поменьше. Но в целом не слишком преобразил натуру. Особенно ему понравились светлые распущенные косы скотниц – одну он нарочно поставил так, чтобы падавшие на спину волосы показать во всей красе. Для позирования он отвел девиц к речке, а кучер фон Нейланда, Марцис, ходил поблизости, гоняя любопытных.
Полюбовавшись своими скотницами (которых он, сдается, видел без юбок не только на картинке), фон Нейланд показал Кнаге небольшие картины в спальне – действительно любопытные картины. Одно полотно даже заставило Кнаге разинуть от изумления рот. Мазила повернулся к барону с немым вопросом во взоре и услышал краткое «да».
При этом фон Нейланд тонко и лукаво усмехнулся.
Кнаге был настоящим бродячим мазилой – слонялся по маленьким городкам, где нет своего художника, обновлял картины в храмах Божьих, мог починить и деревянную резьбу, заодно покрасив в яркие цвета одеяние святого, писал портреты почтенных бюргеров с женами и детками, заодно торговал раскрашенными гравюрами. В молодые годы все это – приятные занятия, если не связываться с баронами вроде фон Брейткопфа. Но Кнаге старался там, куда его заносила фортуна, посмотреть старинную живопись, давнюю, вышедшую из моды: в церквах видел алтарные картины и фрески Маттиаса Нитхарда, прозванного Грюневальдом, и завидовал его отважному обращению с цветом; нарочно пошел в Виттенберг посмотреть работы знаменитого Лукаса Кранаха. Портрет, висевший в гостиной фон Нейланда, был ему знаком по странствиям в Саксонии, и он сразу узнал лицо, узнал руку. Было достойно удивления, что это сокровище попало к курляндскому барону.
Больше они о портрете не говорили – довольно было того, что поняли друг друга. Фон Нейланд, получив пейзаж с нимфами и «приапом», заказал другой – вид своей усадьбы с холма, того самого, что Кнаге изобразил на первой работе. И Кнаге понял, что попал в рай. Как же не рай, если на завтрак приносят в мисочке сливки, которые можно резать ножом? Как же не рай, если можно отрезать себе куски жирного мяса, поджаренного так, что корочка тает во рту?