Толстяк вдруг резво вскочил с лежанки:
— Что, уже? Эй, человек, открой нам еще одну бутылку шампанского. На посошок.
Лариса первая вышла на крыльцо, следом за ней из бассейна вывалилась пьяная компания.
— Ну, ладно, я поехала.
— Тебя подкинуть? — спросил Ларису охранник, державший под ручки двух лезших к нему с поцелуями пьяных девиц.
— Сама доберусь, лучше займись этими двумя куклами.
— Опять на приработки Козлова? Сколько раз тебе шеф говорил, чтобы не ходила налево.
— Не суй нос в чужие дела, — отмахнулась от него Лариса. — Твое дело маленькое — крутить баранку и зыркать глазками, чтобы нас, пока мы с тобой, никто не обидел. Пока девочки.
Она прошла через скверик, перешла через дорогу и остановилась, голосуя.
Несколько машин пронеслось мимо, обдав ее выхлопными газами, но, одна, уже проехав, затормозила и задом подкатила к ней. Медленно опустилось оборудованное электрическим подъемником стекло.
Лариса наклонилась и заглянула в салон. За рулем сидел представительный мужчина в темных очках. Он похлопал рукой в кожаной водительской перчатке по оплетенному в кожу, рулю и спросил:
— Покатаемся, красавица?
— Я дорого беру, — улыбнулась как можно любезней Лариса.
— Да? А ты знаешь, почему я такой высокий?
— Почему?
— Потому, что на бумажнике сижу. Ты же любишь упакованных клиентов?
— Кто же их не любит, — ухмыльнулась Лариса, открывая дверцу машины и садясь рядом с водителем. — Поехали ко мне, до утра еще время есть.
Сидевшая за туалетным столиком Марина положила телефонную трубку и поправила прическу. В дверях появился присланный за ней водитель и сложил в умоляющем жесте ладошки:
— Марина Васильевна, мы опоздаем. Меня уволят. Уже без двадцати.
— Сейчас Андрюша. Никак не могу до своей приятельницы дозвониться. Я обещала ее пригласить на новую программу, — Марина уже в который раз набрала номер телефона Ларисы.
Длинные гудки.
Так и не дождавшись, чтобы кто-нибудь подошел к телефону, Марина положила трубку и встала из-за стола.
— Ладно, поехали. Позвоню попозже.
— Посмотри, опять полез к американцу с поцелуями, — Сергей Николаев кивнул на висевший над стойкой бара телевизор и подтолкнул локтем своего соседа, следователя прокуратуры по особо важным делам Константина Григорьева. — До чего же наши политики любят это дело.
— Пошли они в задницу, со своей политикой, — отмахнулся следователь. — Мне это напоминает иудины поцелуи. Обнимаются, лобзают друг друга, а у каждого кирпич за пазухой.
— А ты знаешь, что во время поцелуя сжигается двенадцать калорий и передается партнерам около двухсот пятидесяти различных бактерий и вирусов? А, что каждое объятие вдвое ускоряет работу сердца и сокращает жизнь на три минуты?
— Ты им об этом расскажи, — Григорьев ткнул пальцем в сторону телевизора, — может, они поменьше баловались бы этим. Тот же самый Леонид Ильич, наверное, на одни поцелуи лет десять своей жизни сжег.
— Это точно, — рассмеялся Сергей, — надо бы предупредить наших демократов.
— Да как бы они себя не называли: демократами, монархистами или еще черт знает кем, они все равно останутся коммунистами. Ведь ничего не изменилось. Просто, партийные секретари обозвали себя губернаторами, мэрами или президентами, поделили, как воровские паханы, между собой бывшие республики Союза и единолично или сотоварищи властвуют в них, грабя свой народ. Прихватизировали дома, дачи, магазины, государственные предприятия, предварительно развалив их и скупив по дешевке за деньги, которые, в свою очередь, украли у нас, при помощи финансовых махинаций и псевдореформ. Они не брезгуют ничем, даже, последними сбережениями стариков и их пенсиями, — Григорьев допил кофе и отставил чашку в сторону.
— Что поделаешь, если демократия и капитализм у нас такие, с коммунистическим лицом, — усмехнулся Николаев. — Кстати, ведь ты, вроде как, находишься на службе у власть имущих и стоишь, прежде всего, на защите их интересов, а такое говоришь про своих хозяев.
— Я не их защищаю, я защищаю законность и правопорядок. Я защищаю, прежде всего, своих родных и близких, защищаю своих детей и свою старость. Представляешь, что будет лет через десять, если мы дадим разгуляться преступности в стране?
— Я-то представляю, но одного не могу понять, почему такой крутой борец с российской преступностью никак не может выйти на «Джека-потрошителя»?
— Что ты ко мне пристал? Если бы в этом деле была хоть одна серьезная зацепка, я бы давно его взял.