Ну, тут я задумался. Младшему брату отца было уже за сорок, а он все еще не заработал себе право на наследство. Такое уж было завещание: изволь разбогатеть самостоятельно, тогда сразу станешь вдвое богаче. Но теперь не дедушкины времена: попробуй тут разбогатеть, если в этой стране большая часть населения живет за счет налогов, которые платит меньшая часть.
Пойти учиться в Принстон или в Массачусетсский технологический на папины деньги? Или пуститься делать деньги, не имея за плечами ничего, кроме школы? Но я же в школе ничему не научился, я специализировался на девочках.
Так что я стал думать и думал очень долго. Секунд десять. На следующее утро я тронулся в путь с чемоданом и с какими-то грошами за душой.
Обосновался я в одном университете, потому что там имелись две вещи: отделение вневойсковой подготовки офицеров резерва, где можно было получить аэрокосмическую специальность хотя бы частично за государственный счет, и факультет физвоспитания, где меня готовы были муштровать даром – за шрамы и ушибы, ну и за то, чтоб выкладывался на матчах и соревнованиях. Я на все это согласился.
– В чем ты выступал? – поинтересовался мой отец.
– Футбол, баскетбол и легкая атлетика. Они бы на меня навесили и другие виды, если бы сумели придумать как.
– Я думал, ты назовешь фехтование.
– Нет, это другая история. Денег все равно не хватало, и я нанялся в столовую официантом. Жратва была такая дрянная, что тараканы повымирали. Но зато я мог оплачивать обучение. А еще я давал уроки математики. Так я и начал зарабатывать себе право на наследство.
– Неужели уроками математики можно хоть что-нибудь заработать? – усомнилась я. – Я пробовала, пока мама была жива. За час платили просто крохи.
– Я преподавал не ту математику, принцесса. Растолковывал юным обеспеченным оптимистам, что такое покер и как в него выигрывать. А еще лучше – в кости: кости, в отличие от покера, подчиняются математическим законам, над которыми безнаказанно не посмеешься. Как говорил дедушка Закария: "Тот, кто ставит на людскую жадность и нечестность, внакладе не останется". Жадных игроков поразительно много, бесчестных и того больше... и, как правило, они плохо представляют себе, какие у кого шансы в игре, как эти шансы меняются в зависимости от числа играющих, от того, кто где сидит, и как подсчитывать вероятности.
Кстати, именно с тех пор я не пью, дорогая, кроме как по особо торжественным случаям. За игру нельзя садиться ни пьяным, ни усталым, по крайней мере если собираешься выиграть. Папочка, тени становятся длиннее – по-моему, никому уже не интересно, как я получил свою пустопорожнюю ученую степень.
– Интересно, интересно! – запротестовала я.
– Мне тоже! – подхватила тетя Хильда.
– Сын, ты в меньшинстве.
– О'кей. Окончив курс, я два года провел на действительной службе. Летчики еще большие оптимисты, чем студенты – к тому же у них больше денег. Заодно я еще поднабрался математики и всяких технических наук. Не успел уйти в запас, как был призван снова – на Спазматическую войну. Ну, там со мной ничего не случилось, остался целее, чем многие гражданские. К моменту моего призыва боевые действия в основном-то уже кончились. Но прослужил лишний год. А значит, стал ветераном со всеми полагающимися льготами. Я отправился в Нью-Йорк и поступил в аспирантуру. В одно педагогическое заведение. Поначалу не очень всерьез: со льготами легко было поступить, я и поступил, аспирантское житье необременительно, и можно было всецело отдаться накоплению денег, чтобы получить право на наследство.
Я знал, что в педагогических колледжах самые глупые студенты, самые тупые профессора и самые дурацкие курсы. Я записался на вечерние лекции и еще на утренние, восьмичасовые, на которые никто не ходил: при таком расписании у меня оставалась куча времени, чтобы выяснить, как работает биржа. Я и выяснил, прежде чем рискнуть хотя бы десятью центами.
Ну, потом оказалось, что просто так пользоваться преимуществами аспирантской жизни не удастся, надо еще диссертацию написать. К тому времени колледж мне уже осточертел: это был какой-то торт из одного безе, без всякой начинки. Я держался, потому что хорошо научился сдавать курсы, где все ответы – дело субъективного мнения, и не чьего-нибудь, а исключительно профессорского. И вечерние поточные курсы скидывать тоже научился: покупаешь у кого-нибудь конспекты лекций. Прочитываешь все, что профессор когда-либо опубликовал. Прогуливаешь не каждую лекцию, а через раз. Если уж решил пойти, то приходишь рано, садишься в первом ряду посредине и не спускаешь с профа глаз: тогда он точно встретится с тобой взглядом каждый раз, как посмотрит в твою сторону. Задаешь ему тот самый единственный вопрос, на который он в состоянии ответить, – ты уже знаешь, что это за вопрос, ты ведь изучил его публикации – и при этом непременно называешь себя. К счастью, "Зебадия Картер" имя запоминающееся. Так вот, милые мои: у меня были отличные оценки за все курсы, за все семинары – потому что я изучал не педагогику: я изучал преподавателей педагогики.
Но ведь надо же еще было слепить этот пресловутый "оригинальный вклад в человеческое знание", без которого невозможно получить докторскую степень по большинству так называемых дисциплин... а по которым можно без диссертации, к тем и не подступишься, там надо вкалывать.