- Пошли.
Холмик земли, который я насыпал над своей могильной плитой, был нетронут. Я снова с невольным удовлетворением отметил, как хорошо упрятал ее. Да, вовремя я заметил и скрыл ЧИСЛО!.. Я не стал ничего объяснять брату, но, раскидав глину, просто ткнул его пальцами в глубокие, шероховатые борозды. Он посмотрел на меня долгим взглядом и принялся водить по надписи рукой, распознавая: кончик, петелька - кончик, петелька - кончик, петелька...
666.
ЧИСЛО.
ЧИСЛО ЗВЕРЯ.
Он отдернул руку, словно обжегся, и побледнел, как смерть.
- Нет, - сказал он, и в голосе его было отчаяние. Отчаяние и жалость.
Я хотел успокоить его, но он отшатнулся от меня в страхе и отвращении.
Вот и все. ПРОКАЖЕННЫЙ.
Я не стал снова закапывать свою надгробную плиту. Теперь это казалось мне неважным. Тяжело поднявшись, не глядя на брата, я направился к шоссе. Теперь он знает все. И он сделал свой выбор - не в мою пользу, а значит, он просто-напросто перестал существовать для меня. РИГА - вот единственное, что сейчас имеет для меня значение. Рига... Шестьсот километров по шоссейным дорогам до Москвы... Транспорт, вероятно, бездействует... придется идти пешком... Затем из Москвы до Зилупе... Все же надо проверить, возможно, удастся найти брошенный автомобиль... Заправки, конечно, не работают... Впрочем, это не страшно: можно менять автомобили по мере того, как будет расходоваться в них бензин... Но вначале нужно дойти до ближайшего населенного пункта... Так, что это у нас будет? Козельск, крошечный городок в десятке километров отсюда на запад по шоссейной дороге... Что ж, отлично, не будем терять времени!
Брат, всхлипывая, шел за мной. Мой старший брат, который моложе меня на пять лет. Ему по-прежнему было всего девятнадцать, как в год смерти, и сейчас он казался мне пацаном - таким, каким, наверное, был для него я при жизни. При ЕГО жизни. Тогда мы были одно целое - водой не разольешь, но теперь наши дороги должны разойтись. До шоссе мы еще дойдем вместе, но затем расстанемся навсегда: он пойдет на восток, со всеми, а я - один - на запад. Я надеялся, я очень надеялся, что успею дойти прежде, чем воскрешение коснется тех, что умерли десять лет назад.
Я еще издали услышал этот шум: нескончаемое шарканье множества ног об асфальт. Я выбрался из кустов на обочину и остановился, захваченный страшным зрелищем. Сотни, тысячи, десятки тысяч людей в тяжелых, мокрых, грязных одеждах двигались непрерывным потоком слева направо - с запада на восток. Они были совершенно одинаковы на вид: ввалившиеся щеки, остекленелые взгляды, безвольно болтающиеся руки и прямые, как ходули, ноги, производящие этот шаркающий, скребущий по душе звук. Откуда они шли? С разбросанных по округе кладбищ? Господи, сколько же покойников пожрала земля - и извергла из себя, пресытившись!
За моей спиной треснула ветка, и брат встал у меня за плечом. Он завороженно смотрел на проходящих мимо людей, и его сузившиеся, несмотря на сумерки, зрачки светились изнутри, как замочные скважины в другой мир... Конечно, ведь он тоже видит нечто, недоступное моему восприятию. Меня кольнула ревность: этот мир отбирал у меня брата, и это тоже было неизбежно и непоправимо, потому что между нами пролегла пропасть. ЧИСЛО.
Наконец брат словно очнулся.
- Послушай, может быть, ты ошибаешься? - спросил он с надеждой.
Я только усмехнулся и ничего не ответил.
- Что ты собираешься делать? - спросил он.
- Пойду в Ригу.
- Пешком?
- Пешком.
Он помолчал, поглядел на проходящих мимо людей, потом на меня - и сказал твердо:
- Я с тобой.
- Это еще зачем? - удивился я.
- Не можешь же ты идти один.
- Почему это не могу, позволь узнать?
Он молчал, но в его взгляде светилось упрямство.
- Строишь из себя героя? - спросил я жестко. - Хочешь принести себя в жертву братским чувствам?
Он вспыхнул.
- Ты не имеешь права так говорить!
Я посмотрел на него с сожалением.
- Послушай, мальчик, - ласково сказал я, - мне сейчас совсем не до споров. То, что я раскопал тебя на свою голову, вовсе не значит, что теперь ты можешь путаться у меня под ногами. Сейчас я пойду на запад, а ты пойдешь на восток, и мы расстанемся добрыми друзьями. Ты меня понял?
Я нарочно назвал его мальчиком, чтобы задеть за живое. Я-то ведь хорошо знал, что самый болезненный вопрос между братьями - это вопрос о старшинстве и первенстве. И я достиг своей цели. Брат опять вспыхнул и обиженно выкрикнул:
- Ну и иди к черту!
- Вот именно, - мрачно подтвердил я.
На этом наш разговор закончился. Я чувствовал себя предателем, однако я должен был так поступить: кто знает, что ожидало меня впереди наверняка, ничего хорошего. Зачем же втягивать в это дело кого-то еще?
Нечего было и пытаться идти против этого сплошного потока по шоссе. Самым удобным было шагать по обочине. Человеческий поток справа от меня и багровые тучи надо мной двигались мне навстречу. Я и думать забыл о брате, теперь он был для меня отрезанным ломтем. Во всем теле была необыкновенная бодрость и легкость. Ноги приятно пружинили на толстой подушке старой хвои, перемешанной с песком. Вскоре человеческий поток начал редеть, а еще через четверть часа иссяк совсем, и я остался на дороге один. Тогда-то и услышал я позади сбивающиеся, поспешные шаги и, обернувшись, увидел брата. Он шел за мной как привязанный, от самого кладбища.
Что за черт!
Я остановился, и он тоже остановился в двадцати шагах от меня. Меня охватила злость.
- Зачем ты идешь за мной? Отправляйся обратно!
Но он только упрямо помотал головой. Мы стояли одни возле пустой шоссейной дороги, и над нами стремительно проносились багровые тучи. Его глупое упрямство меня раздражало. Я решительно двинулся к нему, но он, словно почувствовав в моих действиях угрозу, опасливо отбежал на несколько шагов. Тогда я подобрал с земли сухой сучок и бросил в него. Так отгоняют бродячую собаку, привязавшуюся на улице. Но он лишь отошел еще на шаг и снова остановился, явно не собираясь отступать.