Они помахали на прощанье спасателям-добровольцам и пошли дальше, отряхивая снег с одежды.
На Западной Пятьдесят первой они прошли мимо неоновой вывески мюзик-холла «Радио-Сити».
— Когда у тебя следующее выступление в прямом эфире? — спросила Розмари. — Жду не дождусь.
Энди перевел дух — из ноздрей вырвались струйки белого пара.
— Думаю, я больше не буду выступать. Во всяком случае, пока.
— Почему? Ведь это очень действенно! Знаешь, мне тут одна женщина, воспитательница из яслей, о тебе рассказывала. Говорит, когда увидала тебя, испытала настоящий религиозный экстаз.
Отведя от нее взор, он произнес:
— Не знаю, но у меня такое чувство, что после Зажжения мне надо будет ненадолго от всего этого отойти. Все обдумать и решить, как быть дальше.
— Я тут немного поразмыслила о презентации ток-шоу, — сказала она. — И решила просто войти и сказать: а вот и я, мама Энди, прошу любить и жаловать. Есть отличное название — ты его подсказал: «Свежий взгляд». Правда, здорово? В самый раз для программы, которая сравнивает день сегодняшний и день вчерашний.
— Ага, здорово, — кивнул Энди.
— Я хочу поднимать серьезные темы, например, стоит ли нам говорить на языке террористов. И не столь серьезные, такие, как роликовые коньки с колесами в один ряд, — и приглашать людей, так или иначе связанных с темой.
— Не забудь, что мы собираемся ненадолго уехать. Розмари выдохнула длинную струю белого пара.
— Нет, — сказала она. — Нет, по-моему, это не самая лучшая идея. Сейчас не время.
Энди выпустил воздух из легких, поджал губы. Держась за, руки, мать и сын шли по тротуару. Свернули направо, на Рокфеллер-плаза, — и застыли на месте.
— Ух ты! — Энди поднял свободную руку. Розмари присвистнула.
Они приблизились к высоченному конусу разноцветных огней. Розмари сказала:
— Знаешь, что сразу замечает свежий взгляд? Чрезмерность! Обычно рождественская елка — это дерево, на котором висят украшения, а не просто огромный конус из огней и елочных игрушек. А тут, наверно, внутри пенополистирол.
— Вообще-то в прошлом году ее укоротили, — признался Энди. — Люди стали жаловаться.
Они приблизились — по почти чистому асфальту, в людской толпе, между валами передвинутого бульдозерами снега. Найдя местечко, с которого были хорошо видны и елка, и каток с фигуристами перед нею, Розмари сказала:
— Впрочем, что касается блеска… Энди кивнул, глядя на елку. Розмари посмотрела на сына, на огни, блистающие на его очках, на щеки и бородку.
— Поздоровайся с Энди, — потребовал остановившийся перед ними мужчина, держа мальчика лет семи за ручонку в варежке. Мальчик, глядя на Энди, застенчиво покусывал вторую рукавицу. Мужчина подмигнул.
— Будь лапушкой, — сказала Розмари. Энди нагнулся, улыбнулся мальчику, снял очки и сказал:
— Привет.
Мальчик опустил варежку до подбородка.
— А ты настоящий Энди?
— Если со всей прямотой, — ответил Энди, — то я сейчас не уверен. А ты кто?
— Джеймс.
— Здорово, Джеймс. — Энди протянул ему руку в перчатке.
Мальчик пожал ее рукой в рукавичке.
— Здорово…
— Правда, здорово, когда столько снега? — спросил Энди.
— Ага, — кивнул Джеймс. — Мы будем лепить снеговика.
Энди хлопнул его по плечу и улыбнулся.
— Не скучай, Джимбо. — И встал. — Славный малыш, — сказал он мужчине, надевая очки. Мужчина ткнул его пальцем в грудь:
— Ты в десять раз больше похож на Энди, чем тот парень из мини-сериалов. И голос у тебя больше похож, чем у него.
— Годы тренировок, — скромно произнес Энди. Розмари потеребила его за рукав.
— Счастливого Рождества, — сказал мужчина. Кивнув и ей, он потащил Джеймса к елке.
— Счастливого Рождества, — сказала Розмари. Энди помахал рукой. Джеймс помахал в ответ.
Они дошли до Седьмой авеню, где тундру изрезали фаланги снегоочистителей, и зашагали дальше, к полупустому ресторану «Стэйдж-дели».
— В углу ваш братец, — сообщил официант, подошедший к столику с блокнотом и карандашом.
Энди посмотрел в угол — оттуда ему помахал другой Энди. Он помахал в ответ, Розмари тоже. Так же поступила и спутница второго Энди — Мэрилин Монро.
— Что будем заказывать? — спросил официант.
— Сандвичи с пастрами и пиво.
Энди жевал. Его очки были обращены к окну.
Розмари сняла свои очки и посмотрела на сына:
— Не хочешь поговорить?
Несколько секунд он молчал. Потом глубоко вздохнул, пожал плечами.
— Ирония судьбы, только и всего. — Очки повернулись к столу. Энди взял сандвич. — Я наконец нашел умную и сексуальную женщину, которая действительно предпочитает кромешную тьму, потому что не надо беречься от загара. Она говорит, что индианка никогда не позволит мужчине что-либо увидеть… Может, это правда, кто знает.
— Сомневаюсь, — проговорила Розмари. — Они очень открытые… по-моему.
— Во всяком случае, это будоражит воображение. Надев очки и оглядев блюдо, Розмари сказала:
— Мне все не съесть. Попрошу, чтоб завернули.
Сентрал-парк-саут уже расчистили, и движение перешло на вторую скорость: по серому месиву толщиной в фут пробирались немногочисленные легковушки. Розмари по пятам Энди шла вдоль блестящего сугроба.
— Что делаешь сегодня вечером?
— В полдевятого молитва в святом Патрике, — ответила Розмари. — Джо закажет для нас места. — Она поравнялась с сыном. — А ты чем намерен заняться?
— Пораньше завалюсь спать. Подустал в дороге. Впрочем, думаю, оно того стоило.
С вырубленной в снегу лесенки ему протянул руку почтальон, и вдвоем они помогли Розмари. Розмари и Энди поблагодарили почтальона.
— Правда, здорово! — сказал он.
— Спасибо, люблю тебя.
— Класс!
Они приблизились к парадному входу башни, кивнули швейцару (тот подмигнул в ответ), и Розмари первая вошла через вращающуюся дверь в людный вестибюль отеля, чьи мраморные просторы были испещрены зелеными ветвями и золотыми листьями. Между коридорными с багажом, мимо стойки портье, где бил баклуши шейх со своим окружением, через суматошную стайку маленьких француженок в школьной форме и россыпь апельсинов на полу (споткнулся официант с вазой) — к лифтам.
— Я заскочу в аптеку, — сказала Розмари. — А ты уверен, что тебе там ничего не нужно? — Она протянула ему пакет с деликатесами.
— Уверен. — Энди пинком отшвырнул апельсин. — Завтра часов в одиннадцать?
— Отлично.
— Я позвоню. — Клацнув очками, они поцеловали Друг друга в щеки.
— Счастливого Рождества, — сказали оба, улыбаясь одними губами.
Он направился в угол, к лифтам.
Она пошла в аптеку. Французские школьницы болтали у газетного лотка, сверкая бижутерией и расточая запах духов.
Розмари купила зубную пасту и фонарик, попросила доставить их в номер, затем прошла в глубь аптеки и поговорила с улыбчивым фармацевтом. Через минуту он отошел от прилавка.
Поблескивая очками, Розмари осмотрела аптеку, сняла очки и улыбнулась. Продавщица улыбнулась в ответ, поковыряла пальцем в ухе и поморщилась — в двери хлынули школьницы.
Вернулся фармацевт, протянул руку над прилавком.
— Всенощная?
— Да, Эл, вы угадали. Счастливого Рождества.
— Хватит полтаблетки, чтобы не уснуть три или четыре часа. Счастливого Рождества, Розмари.
— Привет, Розмари. Это Джо. Как придешь, позвони мне, ладно? У меня тут проблема.
Когда Розмари, выслушай автоответчик, перезвонила, выяснилось, что проблема связана с Мэри-Элизабст, двадцатитрехлетней дочерью Джо, которая вдруг оказалась лесбиянкой и переселилась к своей любовнице, разменявшей пятый десяток.
— Ронни вздумалось пригласить их на ужин, она у меня щедрая душа, особенно под Рождество. И они согласились. Поезда уже ходят. Если я не поеду, боюсь, Мэри-Элизабет подумает, что…
— Конечно, Джо, поезжай! — сказала Розмари. — Поезжай и ни о чем не беспокойся. Я рада, что вы побудете вместе.
— Да и я хочу с ней повидаться. В смысле, раз уж она живет с этой… Надо по крайней мере представление иметь…