— Ладно, береженого Бог бережет, а небереженого конвой стережет, — напомнил старую истину Биркин. — У Рифа всегда сканер под рукой. Давайте для верности пройдемся по стенам. Вдруг где микрофончик завалялся.
Микрофончик нашелся сразу, как только Шнопак взял в руки прибор. Он в виде булавки торчал из-за лацкана его пиджака.
— Ах ты ж, блин! — Шнопак грязно выругался. — Рудаков, старый козел! Он мне микрофон всобачил! Накидал лапши на уши, сука!
— Что будем делать? Мочить?
— Замочишь его теперь, как же. Документы, поди, уже у Асташкова в сейфе лежат!
Все разом засуетились и заорали.
— В общем, еще не поздно отыграть назад, — тихо сказал Биркин полковнику Спицыну. — Мы все-таки члены комиссии.
Спицын согласился с ним. Они не догадывались, что даже такой тихий разговор не проскочил мимо ушей Рифа. Кроме него, их разговор слушал и еще один человек. Это был Мясник.
Рудаков взглянул на календарь. Чуть не опоздал. Он знал, где можно найти Асташкова. Один раз в неделю, а это было как раз сегодня, по традиции председатель ФСБ и его замы собирались в половине второго в столовой на Лубянке.
В столовую Рудаков, разумеется, не пошел. Дождался вице-премьера, сидя на подоконнике. Наконец, из дверей столовой показался Асташков.
— Здорово, пенсионер. Яйца высиживаешь?
Вице-премьер явно отметил с бывшими соратниками приближение Нового года и был настроен оптимистично.
— Вас поджидаю.
— «Поджидаю» — это, брат, антисемитизм. Надо говорить «подъевреиваю». Что у тебя? Кстати, как обустроился на гражданке? Канарейкой не обзавелся?
— Некогда. Государственные дела за вас решаю.
Асташков нахмурился:
— Ну-ка, давай в сторонку отойдем, а то у здешних подоконников акустика хорошая. Для любителей покурить и поболтать у окна. А еще лучше — пошли в мою машину.
В машине Рудаков изложил бывшему начальнику общую картину задач и развития компьютерной сети «Юнител» в мире и России.
— И ты можешь это доказать? — сухо спросил Асташков.
— Вот документы. Вы знали полковника Тюрина?
— Он работал в моей комиссии.
— Результаты его работы не дошли до вас по одной простой причине — ваши непосредственные помощники по уши увязли в сети Вагнера.
Асташков заглянул в список заговорщиков.
— Хорошо. Полковника Спицына, Биркина, генерала Павлова и еще кое-кого я могу нейтрализовать. Но на сегодняшний день они фигуры второстепенные. Главные — Шнопак, Тоцкий и сам Вагнер — опасны тем, что блокируют президента. А без него проблему такого уровня не решить.
— Но ведь премьер-министр ваш друг и противник Вагнера, — напомнил Рудаков.
— На этом уровне и он бессилен, — развел руками Асташков. — Впрочем, я попробую пробиться к президенту с помощью премьера.
— Ничего не понимаю, — возмутился Рудаков. — Ведь речь идет о государственных интересах!
Асташков внимательно изучал распечатку тюринских документов. Он снисходительно взглянул на бывшего резидента.
— Государственные интересы — это интересы тех, кто может уверенно заявить: «Государство — это я!» А я уже сейчас навскидку вижу, что некоторые зарубежные счета, на которые уплыли деньги от внедрения «Юнитела», принадлежат именно этим людям.
— Но «Юнител» внедрялся на деньги наркомафии! И теперь преступники свободно пользуются закрытыми линиями системы для отмывания денег. Руководит ими бывший сотрудник спецслужб, бывший глава охранного холдинга «РИФ», ныне шеф охраны «Ипсилон-банка» и его полновластный распорядитель.
Асташков заглянул в указанный документ и обомлел.
— Не может быть! Твой…
— Он, — кивнул Рудаков.
— Хорошо, — кивнул головой Асташков. — Я прямо сейчас еду к премьеру и поставлю вопрос ребром. Спасибо тебе и твоим ребятам.
— Их вытаскивать надо. Крюков у наших, эфэсбэшников. Хозяйку моей фирмы вообще похитили неизвестно кто. Несколько человек исчезли или убиты.
— Сделаем, что сможем, — заверил разведчика Асташков.
Спустя час Асташков сумел добраться до премьер-министра. Тот выглядел озабоченным.
Премьер был моложе Асташкова. В те времена, когда оба работали в разведке, начальником был Асташков. Теперь роли поменялись, но они продолжали поддерживать добрые, почти дружеские отношения.
— Если можно, Сергей Владимирович, покороче, — попросил премьер. — У меня сегодня очень напряженный день.
— Постараюсь, — обиделся Асташков. — Но имейте в виду — завтрашний день может и не наступить. А точнее, первое января двухтысячного года.