— А это что?
— Шины, чтобы спрятать нечеловеческие сочленения. На лице, по-моему, пластическая хирургия, форма черепа замаскирована подкладками. Волосы ненастоящие, у этих гадов волос нет. Что-то вроде татуировки — а может быть, это тоже маскировка, только мне не удалось ее снять — благодаря ей открытые участки кожи выглядят, как у людей, а не сине-зелеными. Зеб, семь шансов против двух, что множество пропавших без вести людей послужило морскими свинками для разработки этого маскарада. Летит тарелка — цап! — и парочка очередных морских свинок разделывается на препараты у них в лаборатории.
— Летающих тарелок уже много лет никто не наблюдает.
— Поэтическая вольность, милый мой. Если у них есть эти искривители пространства-времени, они могут выскочить из ничего, утащить что хотят — или заменить настоящего человека на убедительную подделку — и исчезнуть мгновенно, как свет выключается.
— Этот долго не продержался бы. Рейнджерам полагается проходить медицинскую проверку.
— А может, его приготовили наскоро, только для нас. Хорошая подделка обманет кого угодно, ее отловишь разве что рентгеном, да она и рентген обманет, если рентгенолог сам из их числа… интересная идея, над ней стоило бы подумать. Зебби, мне нужно еще поработать. Тут столько нового, а времени так мало. Я ведь любитель, мне не сделать и десятой доли того, что мог бы сотворить с этой тушей настоящий специалист по сравнительной биологии.
— Могу я тебе чем-нибудь помочь? (Вообще-то я предпочел бы, чтобы здесь обошлись без меня.)
— Как тебе сказать…
— Мне все равно нечего делать, пока Джейк и Дити заканчивают собирать вещи. Так что давай помогу, скажи, что нужно.
— Дело пошло бы вдвое быстрее, если бы ты фотографировал. А то мне приходится всякий раз вытирать руки, чтобы взять фотоаппарат.
— Я в твоем распоряжении, Шельма. Говори, под каким углом, с какого расстояния и когда.
Хильда явно обрадовалась:
— Знаешь, Зебби, все-таки я тебя люблю, даром что ты выглядишь как горилла и ухмыляешься как идиот. Внутри у тебя душа херувима. Мне бы сейчас искупаться — как знать, когда в следующий раз представится возможность залезть в горячую ванну. Я все боюсь: вдруг Джейк объявит, что пора в дорогу, а я все еще режу это гнусное мясо.
— Режь спокойно, искупаешься. — Я взял фотокамеру, которой Джейк пользовался для фиксации своих экспериментов: «Полароид Стерео-Инстаматик», с автоматической наводкой на резкость, автоматической установкой диафрагмы, автоматическим проявлением, идеальная камера для инженера или ученого, которому нужно протоколировать то, что он делает.
Хильда трудилась в поте лица, я снимал.
— Шельма, тебе не страшно работать без перчаток? Вдруг подцепишь что-нибудь.
— Зебби, если бы эти твари умирали от наших микробов, они бы здесь не выжили. А они выживают. Значит, и нам их микробы скорее всего не причинят вреда. Принципиально иная биохимия.
Это звучало логично — но я хорошо помнил Закон Кеттеринга: «Логика есть не что иное, как организованный способ надежно впасть в заблуждение».
Появилась Дити с тяжелым узлом.
— Ну вот, теперь все.
На ней не было ничего, кроме резиновых перчаток.
— Привет, милый. Тетя Хильда, я пришла помочь. Что нужно делать?
— Ничего не нужно, лапочка. Разве вот ты захочешь сменить Зебби.
Дити смотрела на труп и явно не испытывала воодушевления — ее сосочки совсем обвисли.
— Пойди искупайся, — велел я ей, — Пошла вон, говорят тебе!
— Что, от меня так плохо пахнет?
— От тебя пахнет чудесно, лапочка моя. Но Шельма совершенно правильно заметила, что нам, возможно, теперь не скоро представится случай помыться горячей водой с мылом. Я обещал ей, что мы не отправимся на Канопус, пока она не примет ванну. Так что иди скорей купайся, пока ванная свободна, а когда Хильда пойдет отмываться, ты мне поможешь грузить багаж.
— Хорошо.
Сосочки Дити слегка набухли, наглядно показывая, как поднялось ее настроение. Лицо моей возлюбленной обычно не выдает ее чувств, но эти прелестные розовые пробочки служат отличным барометром ее морально-боевого духа.