— Н-да, что рожи, что имечки — не поймешь, что гаже.
— В точку, мен. Помню вот дома, по щеглянке еще, в Шниферпуле, мы таких за деньги в балагане смотрели, как они бананы жрут да друг в друга глинкой швыряются… А теперь они у меня доляху малую кажный день забирать ходят, во как. Эх, времена настали… — трактирщик выставил на стойку пару аршинов и не глядя, но абсолютно точно пригрузил каждый полусоточкой бурбона, хмуро пояснив: — Ностальжи. За мой счет, чам. «Правь, Пацанглия, морями…»
— Шниферпуль? Из Пацанглии сам, значит. А сюда как занесло? Ты кстати сам-то, я смотрю, вроде как не ахтунг?
— Жизнь, она кидает… — расплывчато ответил трактирщик, — А насчет «ахтунг — не ахтунг», тебе какая печаль? Тут прайвеси, чтоб ты знал.
— На вопрос ответь. — глянул Марат чуть построже. — Ты, вообще-то, если че, должен сам объявиться.
— Ну не ахтунг. — с некоторым даже вызовом ответил трактирщик, словно у него поинтересовались, не жрет ли он говно на завтрак. — И че теперь, хуже всех сразу стал?
— Фу… — расслабился Марат, беря и опрокидывая стопочку. — А я-то уж стерегся, не законтачиться… Это хорошо, братуха Нед. А давай-ка еще по одной? Раз такое дело. За вайт повер и за этот, как его… традишыонал гендер рулес.
— Хы, мен, я сразу вкурил, что ты рили софистикейтед… — ухмыльнулся трактирщик, расплескивая еще по полтиннику. — Токо эта: за вайт повер можно и отдельно, окей?
— Ясен олрайт. — воодушевился Марат, давно заметивший за пацанглийскими, что они все такие из себя джынтыльмены ровно до первого пузыря, отправленного под стол; а потом хрен ты их отличишь от нормальных урысок. — Да хоть стоя. И по-нашему наливай, хорош тут уже полумерами отъезжать. Лайк э оркшен, ништяк?
— А это по сколько? — профессионально заинтересовался бармен.
— Краев не видишь?
Потом выпили за гендер рулесы, за вечность пребывания Шмончестера на полностью заслуженной им параше, за нерушимость оркско-пацанглийского френдшипа, за скорейшее наведение конституционного порядка в Чмольстере, и к тосту за процветание данного заведения беседа приняла более-менее доверительный характер.
— Что, эти черномазые из реальной бригады?
— Как тебе сказать, чамми. Кому как. Судя по тому, как ты смахнул бестолковку этому засранцу — ты делал это не в первый и не во второй раз, но сам почему-то еще живой. Так что тебе они могут показаться не такими уж и реальными. А мне эти придурки — более чем реальный геморрой на жопе.
— Ну, крыша — она не геморрой. Или тут за покой максать не принято?
— Ну как не принято, мен. Куда без крыши, да еще в порту — да особенно в нашем. Тут столько всякой твари со всего света — ой вей, без присмотру вечера не протянешь. Только иногда крыша эта сама ничуть не хуже любого залетного отморозка. Ты замечаешь, что сколько мы с тобой уже базарим, а народу все нет как нет?
— Кстати да. Это что, из-за этих?
— Точно, мен. Работяги уже боятся лишний раз сюда заглянуть, чтоб не нарваться на одного из этих бездельников. Забегают чисто с утра, захмелиться перед сменой, да под самый вечер, когда уже шары залиты и море по колено. Да, Гдесу совсем не смотрит за своей пристяжью. Расслабил булки, знай только бродит под коксом по району и барает все что шевелится.
— Это ихний старшой типа? Как там его, говоришь?
— Ну. Гдесу Кабашли. Или, как ему больше нравится, Большой Гдесу. Тьфу, сука, жирное черное гавно с дешевыми понтами… — сплюнул трактирщик. — У нас на Пацанглии такого забили бы кружками… А здесь…
— А че, Нед, здесь с кружками что ли напряг? — воинственно прищурился Марат, подогретый бурбоном до некоторого градуса веселой легкомысленности. — Че мешает-то?
— Ну, не Шниферпуль все же. Тут так не прокатит, сходу затопчут.
— Кто?
— Подвинь жирного, сразу узнаешь — кто.
— И подвину. Не таких двигали, и ниче.
Кабатчик серьезно посмотрел на Марата.
— А знаешь что, чам. Хоть мы и немного выпили, мне почему-то кажется, что ежели ты и свистишь, то совсем слегонца. Пожалуй, я и впрямь поставлю на тебя пару даймов.
— Это в смысле?
Налив по полной, кабатчик двинул Марату его стопарь и торжественно поднял свой.
— А в том смысле, что завтрашнюю доляху забираешь ты. Все, кабак под тобой. Решай мои проблемы, чам, а я уж отмаксаю. Ну, че тормозишь? Сымай вон со стены портяну, будем вписывать тебя заместо новопреставленного. Тока давай сперва накатим. Чиирз!
— Исенеккэ. Фф-фу, крепка… — малость покачиваясь, Марат прошел по половице и сдернул со стены красивую лицензию в засиженной мухами раме. — Держи. А ты как, волокешь в этом деле?
— Чамми, я все же со Шниферпуля, не на ферме вырос. И не всю жизнь за стойкой стою. — маслено блестя нетрезвыми глазами, ухмыльнулся кабатчик, осторожно поливая джином расплывающуюся надпись в графе «совладелец». — Ты эта, лучше скажи, как тебя писать?
Марат задумался. Начинать новую жизнь с расшифровки собственной погремухи явно не катило.
— Вот и давай, напряги умище, раз такой догадливый. Мне как-то обозваться надо, на здешний манер. Как думаешь, «Марат Бугульма» — как по-местному можно вывернуть?
— Ну… «Бугульма» — это просто, «Н» добавить в конце, и всего делов. Бу-гуль-ман, а че, даже на че-то йоббитское смахивает, такое тут в большой цене, да… Так, «Марат»… Марат не годится, из местного только «Майк» более-менее подходит. Будешь Майком?
— Ну щас, я тут еще на майку не отзывался. Еще скажи ТрусОм или Носком. Не, че-то как-то больно по-пидорски и вообще галантерейно.
— Тогда можешь чисто одну первую букву оставить. Тут и так типа принято. Если вторую добавишь, то тебя так и станут погонять, по первым буквам.
— О, это ващще ништяк! — обрадовался Марат. — Если можно чисто буквами, то это в самый цвет. Тогда вторая «Ц», от Цва… неважно, короче. Это че в оконцове выйдет?
— МС. Говорится «Эм-Си». Ну че, так и писать: «МС Бугульман»? Хотя вот что: я тебе вторую «у» на «е» заменю, чтоб окончательно по-йоббитски вышло, знавал я одного хепса с таким погонялом… Во, смотри: МС Бугельман. Ништяк?
— Ага. А ты, рукастый! Слышь, Нед, ты это, раньше часом не у ксивщиков подрабатывал? Че-то есть у меня подозреньице, что малехо позабарывал ты ненужные буквы на разных корках, хе-хе…
— А вот это, глубокоуважаемый Эм-Си Бугельман, вас уже не… Прайвеси, короче. — довольно глядя на свою работу, хохотнул трактирщик. — Давай-ка вешай ксивняк на место, компаньон, да падай за общак, обедать пора.
С отвращением давясь гигантским, но каким-то бумажным на вкус бутербродом, катившим у Неда за нормальный обед, Марат помаленьку качал нового компаньона на предмет оперативной обстановки в окрестностях.
Всех раскладов бармен знать не мог, но основное более-менее растер, тыкая прокуренным пальцем в ветхую рекламу «Все бордели Большого Очка! План-схема для благочестивого пилигрима»:
— Вот смотри, видишь, «Хрюклин» написано? Вот, Кунинг-стрит, переходит в Хрюклин-экспрессвей? Мы с тобой щас вот здесь. Вот Волаэбут-Бей, он чуть подальше. Это все северные доки, они — земля Большого Гдесу. Вот здесь, у моста, есть такая Фуцан-стрит, там кабак «Хата смотрящего Тома», где он сидит со своей шоблой.
— Ниче так деляна… — заинтересованно протянул Марат, выковыривая набившуюся промеж клыков бумагу, из которой в основном и состояла котлета между симпатичными румяными булочками. — Наверное, он нехило собирает с такой деляны…
— Это навряд ли. — хмыкнул трактирщик. — Деляна — да, большая, да только это все доки да пакгаузы. Коммерсов, которые таскают ништяки через эти склады и терминалы, крышуют сами вермишельники, и таких уличных разгильдяев как Гдесу, к этим делам никто никогда не подпустит. Ты что, там рулятся такие бобы, что с ними весь Ивжопейский импекс рядом не валялся.