Даже Башкирцев, чувствовалось, был в замешательстве. Чем объяснить страшные неудачи первых же дней войны? Что происходит на фронте?
Но все — и Камиль в том числе — понимали, что нельзя было давать волю сомнениям. Сомнения обезоруживали. Надо было верить партии, — рано или поздно она приведет народ к победе. Не раз, в не менее трудных обстоятельствах, она умела сплотить народ, умела воодушевить его на героическую борьбу. Камиль твердо верил: так будет и на этот раз.
Мужчины уходили в армию.
Вскоре в районе почувствовалась нехватка людей. Учителям и школьникам пришлось работать на погрузке пароходов и барж, на заготовке сена и уборке хлебов.
Камиль с головой ушел в работу. И даже стал подумывать: хорошо бы, повременили с вызовом. Приближались дни, когда Сания должна была родить.
«Что она будет делать без меня, бедняжка? — беспокойно думал он. — Хорошо бы, до моего отъезда родила».
Но желание его не сбылось. Камиля вызвали в военкомат и предложили в течение суток сдать дела.
Не попросить ли, чтобы дали отсрочку хоть на недельку?
Перед глазами Камиля возникла фигура Башкирцева.
3
Башкирцев только что приехал, он с молодцеватой легкостью спрыгнул с подножки машины и сказал шоферу, что скоро опять нужно будет ехать. Тут он увидел Камиля:
— Ко мне?
— К вам, товарищ Башкирцев.
— Пойдем.
Поднялись по лестнице. Перед дверью кабинета несколько человек ожидали секретаря.
Башкирцев бросил на ходу: «Кто ко мне — заходите», — и прошел в кабинет. Пожилой крестьянин опередил Камиля.
— Хоть я и остался председателем, товарищ Башкирцев, дела идут совсем не так, как я… — заговорил на ходу он.
— Садись, Гайнетдин-абый. Коротко: в чем у тебя дело?
— Уборка, сам знаешь. Только приступили, а тут на тебе — многих начали вызывать в военкомат…
— Война, ничего не поделаешь. Ты не рассчитывай на людей, годных по возрасту для армии.
— Я и не рассчитываю. Беда вот в чем: одного призовут, а на проводы поднимается вся родня. Иной раз чуть не половина колхоза уходит на пристань…
— Понятно! — сказал Башкирцев так, чтобы все в кабинете слышали. — Только сейчас я вернулся из колхоза, сам видел. Но тут уж ничего не сделаешь. По-хорошему провожайте уходящих в армию. Это нужно. Проводы можно устраивать на месте, в колхозе. Но и про уборку не забывайте ни нй минуту!
— Вот, вот… Но когда начинаешь ограничивать, людям не нравится. Говорят: «Человек уходит в огонь, не знаем, вернется ли, а ты не даешь попрощаться как следует».
— А ты говори: «И здесь у нас фронт, нельзя не считаться с этим». Попытаемся кое-чем помочь и мы. И очень хорошо, Гайнетдин-абый, что ты вовремя пришел сюда. А то у нас есть поговорка: «Татарин думает после обеда». Не так это!
— Вот именно, — сказал Гайнетдин, вставая.
Он ушел, а перед Башкирцевым уже стоял другой, помоложе.
— Товарищ Башкирцев, опять к вам. Вот! — Он бросил на стол листок бумаги. — Отпустите на фронт.
— Товарищ Галлямов, почему такое нетерпение?
— Не могу я больше терпеть. Когда мои товарищи на фронте кровь проливают, мне кажется преступлением сидеть в тылу.
И Камилю вдруг стало неловко.
— Ну-ну! Не к лицу нервничать коммунисту, — сказал Башкирцев и тут же перешел на деловой тон: — Как работает завод? Освоили новую продукцию? Какие меры приняли для увеличения производства боеприпасов? Вот что в эту минуту с тебя спрашивается.
Камиль вспомнил; Галлямов был секретарем партийной организации на судоремонтном заводе.
— Сегодня ты еще нужен здесь, — продолжал Башкирцев, — поднимай производство на заводе. Взамен ушедших готовь новые кадры, учи, выращивай. Если надо будет послать на фронт, вызовем и скажем. Вот он, — Башкирцев кивнул в сторону Камиля, — тоже в первый день войны пришел с заявлением. Сейчас настало его время…
Камиль смутился: ведь он пришел просить отсрочку. Да, надо скорей уходить, нельзя терять время.
И как только Галлямов вышел, Камиль встал.
— Я готов, товарищ Башкирцев, — сказал он. — Зашел проститься с вами.