Наконец краткая передышка кончилась. Настала пора отправляться на фронт. Все чувствовали, что не сегодня-завтра будет приказ, и хоть старались казаться спокойными и даже беспечными, у каждого сердце ёкало при мысли о предстоящих боях.
Рифгат решил написать письма.
2
Был вечер. Уже клонилось к закату теплое сентябрьское солнце. Рифгат уединился в уголке двора, достал из планшета бумагу и принялся за письма. Но не успел написать первые строки, как возле него оказался Шакир.
— Опять пишешь? — спросил он беспечным тоном. — Миляуше?
— И Миляуше.
— От меня привета не посылай. Если будешь писать матери, тоже не упоминай моего имени.
— Почему? Сам напишешь?
— Нет, не буду писать.
Рифгат поднял на него взгляд.
— Напиши, Шакир. Не сегодня-завтра уедем на фронт. Неизвестно, что будет.
— Что там будет — мне все равно.
— Чудак ты, Шакир! Не хочешь писать Кариме — не пиши, пусть тебя забудет. Отца не любишь — тоже можешь не писать. А чем виновата мать? Надо все-таки считаться с материнским чувством.
— Оставь свои уговоры. По правде говоря, ты только раздражаешь меня.
— Что плохого я тебе сказал?
— Не думай, что я не замечаю, Рифгат. Вижу, чувствую: ты, конечно, убежден, что Шакир не вправе рассчитывать на любовь Миляуши. Дескать, только ты один достоин ее.
— Что? — Рифгат стал серьезным. — Дуэль?
— Насчет этого я все сказал тебе. Раз и навсегда. До конца войны не буду думать об этом. И не думаю. А ты все время пишешь ей письма, постоянно напоминаешь Миляуше о себе, о своей любви…
— А тебе кто запрещает? Почему ты не пишешь? Пиши!
— Не хочу писать. Чтобы сохранить между нами мир.
Шакир говорил об этом равнодушно, и это успокоило насторожившегося было Рифгата.
— Шакир, — сказал он, — я ведь никогда не говорил тебе: «Ты не имеешь права любить Миляушу», Дело не в том. По правде говоря, я не верю, чтобы ты действительно любил Миляушу.
Шакир в насмешливом тоне продолжал мысль Рифгата:
— «Потому что Шакир не думает о Миляуше», да? «Еще в училище он гулял с другими девушками. И в Саратове маху не дает… Одним словом, насчет женщин Шакир не теряется. Зачем ему мечтать о Миляуше?» Так?
— Хотя бы.
— Значит, если я вынужден есть консервы, по-твоему выходит, Шакир не любит пельмени?
Если бы Рифгат услышал такие рассуждения о любви от кого-нибудь другого, он, может быть, и рассердился бы. Но на Шакира он не рассердился, а только засмеялся.
— Пошляк ты, Шакир, как есть пошляк.
— Кто как понимает…
— Тут нечего сомневаться, — сказал Рифгат. — Если любишь, как можно не писать письма?
— А она мне пишет?
— А мне пишет?
— Раз так, зачем же ее баловать?
— Вот ведь ты какой, — сказал Рифгат. — Тебя злит, что нет писем от Миляуши. А меня это только тревожит. Потому что я люблю ее.
— Я тоже не переставал любить ее, — возразил Шакир. — Только я не пишу ей, как ты, заявления: умоляю любить меня.
— Заявления! — усмехнулся Рифгат. — Не преувеличивай.
— А к чему сводится смысл всех тех красивых слов, которые ты пишешь ей? Примерно вот к чему: «Баязитовой Миле. От командира танковой роты…» Хотя нет, сначала адрес, подробно: «Казанский государственный университет. Химфак. Студентке 1-го курса…»
«Вот именно — химфак!» — подумал про себя Рифгат. Ему вспомнилось, как давно-давно, разговаривая об этом с Миляушей, он сказал ей ультимативно: «Если любишь меня, пойдешь со мной на химфак, если же предпочитаешь Шакира, иди тогда на геофак или куда хочешь». Когда же он узнал, что Миляуша действительно поступила на химфак, то радостно подумал: «Значит, любит меня!» Химфак. Шакир смеется. Он не понимает, бедняга, какой глубокий смысл заключен для Рифгата в этом слове!
— Да, — сказал он Шакиру, — в твоем язвительном замечании есть доля правды. Что поделаешь! Для меня Совсем не безразлично, как относится ко мне любимый человек.
— Любовь капризна, Рифгат, — возразил Шакир. — Ее надо не выпрашивать, а завоевывать, Чтобы жен щины, даже самые большие гордячки, падали сраженные, если ты поведешь бровью…
— Пошляк, ей-богу, пошляк!..
— Ты думаешь, легко стать человеком, вызывающим восхищение у женщин? Для этого надо хорошо повоевать. Надо вернуться с войны с грудью, полной орденов. Подаешь руку — одного пальца не хватает. Не мешает, если на лице шрам! Придешь в таком виде к Миляуше — и растает Миляуша.