— Теперь Ибрагимова стала у нас одним из незаменимых руководителей в советских органах, — закончил он и тут же сообщил Сании о моем приезде.
2
Строгое, открытое лицо Сании, освещенное каким-то сосредоточенным внутренним огнем, ее умный лучистый взгляд подкупили меня с первой встречи. Темно-синий костюм и свежеотглаженный белый воротничок очень шли к ее собранной фигуре.
Вначале, как мне показалось, она встретила меня холодновато. Почти не изменила тона и тогда, когда я сказал ей, кто я, и даже когда я напомнил, что видел на фронте Камиля (правда, после этого прошло немало времени). Она задала мне несколько вопросов о Камиле. А затем, как бы смягчившись, ответила и на мои вопросы. От нее я узнал, что Камиль теперь воюет на территории Германии, его перевели в политсостав.
Я спросил насчет Фарданы.
— Эта женщина оказалась удивительным человеком, — улыбнулась Сания. — Когда жила здесь, я считала ее легкомысленным мотыльком. А она уже награждена боевым орденом. Была ранена, — по счастью, рана легкая. Я боялась, что она не сумеет вести себя должным образом на фронте, что она как забыла Фуата, так забудет и Карпова. Но я ошиблась: она посылает в Ялантау, своему Василию, этому инженеру Карпову, такие горячие, замечательные письма.
Сообщив несколько важных сведений об интересовавших меня людях, Сания, однако, опять замкнулась. Ей, видимо, не хотелось говорить о себе, — на все мои вопросы отвечала скупо, неохотно. Я уже готов был уйти, потеряв надежду вызвать ее на откровенный разговор. То тут неожиданный случай помог выяснить ряд новых обстоятельств, до этого мне неизвестных.
Пока я колебался, задавать ли еще вопросы или уйти, в приемной послышались женские тревожные голоса и дверь без предварительного стука открылась.
В кабинет вбежала женщина, она была без платка и в пальто нараспашку. В руках она держала посылку, упакованную в мешковину. Меня поразил дикий, отчаянный взгляд женщины.
Сания вскочила в испуге.
— Гульниса-апа! Что с тобой стряслось?
— Вот, Сания! — Женщина положила мешок на стол Сании.
— Что такое, Гульниса-апа?
— Газиз…
Гульниса не могла больше вымолвить ни слова, Рыдания душили ее.
— Что случилось с Газизом-абый?
— Вот! — Гульниса протянула Сании измятую бумажку. — Прислали вещи… одежду… Умер Газиз!
Сания взяла бумажку, и лицо ее побелело.
— Да, тут написано: «Одежда и личные вещи Газиза Баязитова…» Как это понять? Ведь извещения о его смерти не было!..
А Гульниса все плакала, потом взялась за лежащую на столе посылку. Вынула полотенце с вышитыми красными концами…
— Вот ведь… сама дала ему это полотенце на дорогу…
Она опять запустила руку в мешок и вытащила дорожный несессер в кожаном футляре.
— И это из дома…
Гульниса зарыдала еще безудержнее.
Сания сдвинула брови.
— Подожди, Гульниса-апа, — сказала она, — надо еще проверить. Может, дело обостоит совсем не так, как ты думаешь…
Словно желая найти что-то утешительное, она сунула руку в мешок и вытащила зеленую гимнастерку с майорскими погонами. В гимнастерке было что-то завернуто. Сания развернула ее и вдруг болезненно вскрикнула, прижав ладони к вискам. Губы ее дрожали.
— Это он!
Внутри гимнастерки лежал красивый пуховый шарф, В чем дело? Я взял его посмотреть. Отличный пуховый шарф, такой мягкий и нежный! Я развернул его. Концы шарфа окаймлены белым пухом, на одном из них искусной рукой сделана вышивка.
— Это он! — повторяла Сания.
Она вырвала из моих рук шарф, уткнулась в него лицом, и плечи ее затряслись.
Я не мог понять, что повергло в такое горе обеих женщин.
Сания подняла мокрое от слез лицо и притянула к себе Гульнису:
— Прости меня! Прости меня!..
В тот день мне так и не удалось поговорить с Санией. Но позднее Сания рассказала мне историю пухового шарфа. В связи с этой грустной историей я многое узнал о Баязитове и его жене Гульнисе, познакомился с Мухсиновым и Джамилей. Сания любовно рассказала мне о молодежи, о своих учениках — Миляуше, Кариме, Шакире, Рифгате.
Миляуша учится уже на четвертом курсе геофака. Каждое лето выезжает в экспедицию с Табанаковым. Скоро собираются сыграть свадьбу.
О Рифгате я получил печальное известие. В сорок третьем году, во время исторических боев па Курской дуге, он был тяжело ранен, ему ампутировали ногу.
— Если хотите, вы можете повидать его, — предложила Сания. — Он теперь в Казани, поступил в юридический институт.
А Шакир, оказывается, как и прежде, никому не пишет. Родители даже не знают, жив ли он.