Момо Браги с озабоченным видом ходил между ними, что-то спрашивая, и делал пометки в блокноте. Еще один парень помоложе, незнакомый, тоже в полицейской форме, таскался за ним в совершенной растерянности.
- Что случилось? - Спросил я у Момо.
Тот недовольно поднял на меня глаза:
- Ты сегодня в час ночи где был?
- Дома спал, как от вас вернулся. А что?
- Профессора немецкого убили. С которым, говорят, вы вчера болтали с таким увлечением, что ты наших всех бросил и к немцам пересел.
Надо же, а я и внимания не обратил. А оказывается, Момо наш оскорбился, вот ведь как! А ведь его не было в баре, когда профессор со своими пришёл.
- Да ладно тебе, они нормальные ребята. Говоришь, профессора убили?
- Да. У тетки Киры прямо у порога. - Он показал рукой, и я заметил на лестнице, спускающейся от "Наполеона" к стоянке, довольно далеко от нас, нечто бесформенное, прикрытое чем-то синим. - Они ушли немного позже тебя, потом молодежь отправилась в "Наутилус", они все там живут, а профессор один пошел в свои апартаменты. Утром баба Кира вышла за молоком - а он у лестницы мёртвый лежит, голова вся разбита, расплющена, как будто горный хирий наступил.
"Наутилус" - это, как я понял, недорогой пансион у нас; обычно он на зиму закрывается, а в этот год, видно, на мёртвый сезон его немецкие археологи арендовали.
И да, хирий - мифический каменный человек: в наших сказках он живёт в горе, а ночами выходит и тех, кто в ущелье задержался, затаптывает до смерти. Я так думаю, это про осыпи придумали на самом деле. В ближайшем ущелье есть два-три места, где стоит неловко ступить - и съедешь метров на триста вместе с камнями размером от кулака до танка. Ну, то есть, мешок с костями съедет уже. Поэтому ночью в горах не ходят без очень крайней необходимости, если не по большим дорогам.
Но в Алунте-то осыпей отродясь не было. В деревне есть несколько опасных мест: грот в мягкой скале, где главная улица сворачивает влево после крутого спуска; обрыв под развалинами замка; сами развалины... Все эти места огорожены, отмечены, где надо - затянуты сетками, чтобы дети не совались (всё равно суются, но хоть не самые мелкие).
Дом бабы Киры на склоне, там у всех с одной улицы этаж или два, а с другой - три-пять, часть дома вообще в скале вырублена. Бывает, конечно, в сильный дождь, что со склона сносит камни. Помню, мне лет десять было, когда на площадь, где автостоянка, выкатился валун такого размера, что снёс по дороге пару заборов и раздавил мотоцикл старого Симеона - то-то крику наслушались. Но наверху, где живёт баба Кира, такое просто невозможно.
И тут на меня вдруг накатило. Тяжесть мягкого груза в руках опускалась раз за разом на ненавистный розовый затылок в серебристых коротких волосках; хруст костей и чавканье размозжённой плоти приносили животное наслаждение разрешением от бремени ненависти и мести...
Момо что-то увидел в моём лице:
- Ты как себя чувствуешь, Юрги?
Я помотал головой:
- Перепил я вчера, до сих пор мутит. А ты ещё такое рассказываешь. Неужто его правда убили? Может, несчастный случай?
- Не знаю, - сказал Момо задумчиво. - Тело нашли почти посреди лестницы, вокруг - ничего, чем ему голову так раскатали - непонятно, орудия преступления - никакого, и следов никаких вокруг. Не знаю я ничего! - вскричал вдруг Момо раздражённо. - Я вообще не криминалист, у нас этот курс два месяца был всего в училище! Моё дело порядок охранять, и чтоб туристы наркоту в деревню не тащили. Ну, воров ловить. А тут уже вторая смерть подряд, и обе явно насильственные. Ты же про старого Илиа спрашивал вчера? Задушен, и тоже никаких следов вокруг тела. Я думал, затоптали, когда переносили - но нет, дед твой там командовал, всё сделали аккуратно, там и Илиа следы сохранились, и видно, где кто был, когда его вытаскивали из щели и несли. А других следов нет, понимаешь? Вообще нет никаких! Ну как это может быть? Как будто старый сам себя задушил. И неизвестно, где именно.
Мне сильно не понравилось то, что на меня накатывало здесь время от времени. Если бы я не знал точно, что спал в это время в своей постели, то и сам бы засомневался: не я ли убил лирника и профессора, настолько живыми и чёткими были мои ощущения.
И пугали злоба и ненависть, с которыми я на них набрасывался в своих снах.
Может, телепатия? Каким-то мистическим образом чувства убийцы передаются мне, когда я сплю? Или это предвидение?
Знать бы точно, во сколько посещали меня эти сны... и во сколько точно происходили убийства.
И как назло, не с кем поговорить. Момо меня просто не поймёт, он человек простой и конкретный. Мать? Ей и так несладко, нагружать её ещё и моими странными снами... нет. Да и сколько лет мы прожили в разлуке, я её и не знаю толком теперь. Был бы жив отец, можно было бы с ним посоветоваться. Наверное. Я плохо его помню, на самом деле - точнее, помню таким, каким он был по отношению к сорванцу-подростку, а каким он был бы сейчас - не знаю вовсе.
Да мне вообще никогда не с кем было поговорить по душам, с тех пор, как я сбежал из Алунты. В Германии это в принципе не принято, даже в семье, как мне кажется: по крайней мере, в моей семье точно. Жасслин бы только плечами пожала в недоумении, начни я с ней обсуждать такие вещи; в лучшем случае отправила бы к психоаналитику (а в худшем - к психиатру). Дочкам самим от меня нужна была помощь и поддержка, по большей части материальная: купи то, купи сё...
Я привык рассчитывать только на себя и никого не грузить своими проблемами.
- Ты, я смотрю, подкрепление вызвал? - Спросил я Момо, просто для того, чтобы не прерывать разговор.
- Ну да. Вон те двое - следователь с помощником, там у входа - эксперты, видишь, с фотоаппаратами?
- А парень - тот, про кого ты говорил, что пришлют вторым в участок?
- Да нет, к сожалению. Дали временного помощника, на эти два убийства - у него спецподготовка по профилю убойного отдела.
Тут подъехала "скорая помощь", и вылезшие из неё дюжие санитары сначала уложили накрытое с головой казённой синей клеёнкой тело профессора на носилки, а потом, синхронно хекнув, подняли их, отнесли вниз по лестнице, раскачивая и чуть не уронив, и задвинули в свой фургон. Он рыкнул дизелем и медленно покатил вверх, к выезду из Алунты.
- В Ближний Ручей повезли, у нас морг один на весь район там. - Пояснил Момо. - Илию вашего вчера туда же отправил. У них обычно месяцами работы нет, а тут двое сразу.
Он вздохнул, извинился, что надо работать, пожал мне руку и быстрым шагом выдвинулся к следователям.
Наши, поняв, что всё интересное закончилось, тихо переговариваясь, стали смещаться в сторону "Пляжа".
Я потянулся за ними - а что ещё делать в это время в деревне?
11
На берегу было неуютно. С утра дул сильный ветер, шумно размахивая деревьями; не в пример вчерашнему дню, небо было серо-синим от наползших тяжёлых и низких туч, и море глухо бухало в пляж, с шипением откатываясь после ударов. Автостоянка закрыта со всех сторон от ветра - горой, другой горой, домами, гаванью с её высокой волноотбойной стенкой. И то там подвывало и поскрипывало от раскачивающихся платанов, а возле кораблика дяди Стано валялась отломанная от центрального платана ветка толщиной в моё бедро.
Платан - дерево хрупкое, каждый сильный шторм кончается тем, что кому-то приходится ремонтировать крышу - дома или автомобиля.
Ветер, налетающий с моря, неуютно задувал мне за ворот.
Внутри веранды, как и вчера, краснели два прямоугольника газовых обогревателей. Я огляделся и сел поближе к одному из них. Только тут я заметил, что и уютные мягкие диванчики, и низкие столики перед ними сделаны из европоддонов, даже не окрашенных - да что там окраска, их не удосужились ошкурить, чтобы снять заусенцы. В Германии это не прошло бы по санитарным нормам.