- Погоди... Это туда наш Конста привёл Жужу обжиматься, а напоролся на коз старой Килины? Их ещё козёл гнал почти до самой Алунты?
- Надо же, помнишь, - усмехнулась Елица, глядя мне в глаза, - да, в той пещере было. Там сейчас чисто, и коз не будет точно. Молодёжь такое гнёздышко устроила - да сам увидишь.
- Приду, конечно же, - согласился я.
Мы попрощались, не в силах оторвать друг от друга взгляды, и разошлись.
Я случайно знал, чем кончилась та история. Конста все-таки Жужу уговорил и заделал ей ребёнка. Дед почему-то даже не разозлился; он выдал Жуже денег на аборт, но семье её пришлось покинуть Алунту и перебраться куда-то на материк. Родила ли Жужа, или избавилась от плода, никто не знал (да никто и не интересовался).
По пути домой я думал о Елице и пещерах, и о том, что меня там может с нею ожидать.
Всё-таки у меня давно уже не было женщины.
Берега нашего залива изрезаны большими и маленькими бухтами. В одной из них стоит Алунта, благодаря ей и возникшая: уж больно бухта удобна. Слева, за мысом, на котором и находится городок, в узком ущелье протекает горная речка, берущая начало в тех самых Ближних Ручьях; её русло заросло практически непроходимым густым кустарником. Весной речка превращается в страшный, убийственный поток, вынося в море накопившуюся на горных склонах в виде снега воду. Насколько этот поток действительно страшен, легко понять из того, что единственный мост через ущелье имеется в пяти километрах от его верховья. Ниже много раз пытались их строить, и в старину, и сейчас - но всё построенное сносило если не в первый же год, то максимум на пятый.
Справа от Алунты, за мысом, на котором стоят развалины бывшего нашего замка, есть бухта поменьше чем наша, и не такая удобная, поскольку она не закрыта с моря. Над ней возвышаются горушки поменьше замковой скалы, сложенные из такого же мягкого материала, что и наши. Горушки эти спускаются к морю довольно крутыми обрывами, заканчивающимися маленьким, но удобным песчано-галечным пляжем, а с другой стороны склоны более пологи и заросли кустарником и травой. Благодаря тому, что эти склоны прикрыты от морского ветра, или по какой другой причине, там оседает влага, питая растения и сбегая вниз и вправо в ещё один ручей, не такой, правда, буйный, как тот, что слева.
Там, на этих травяных склонах, наши пасут коз и овец, а чтобы не гонять их туда-сюда по горам, наделали для них кошар. Эти кошары устроены в многочисленных естественных пещерах, которыми изобилуют более обрывистые склоны, спадающие к морю. Кошара устроена просто: есть грот, он же пещера; предприимчивые пастухи стаскивают с окрестностей камни размером с голову или чуть побольше (более крупные тяжело тащить) и складывают из них стенку высотой по плечо взрослому человеку. В стенке делается проём, ему же пройти, и закрывается примитивной калиткой, связанной жилами или сыромятными шнурками из сучьев. Вот и готово овцам убежище, безопасное ночью, тёплое и сухое в непогоду.
После освобождения от турок на острове осталось куда меньше людей, чем жило раньше. Столько овец, сколько держали до того, стало уже просто не нужно: некуда их девать. Да и пасти их стало некому. Большинство кошар забросили; калитки порассыпались, а где и камни из стенок стали вываливаться.
Ещё до моего рождения этими свободными, бесплатными и при небольшом приложении труда - уютными помещениями стала охотно пользоваться молодёжь в целях уединения от взрослых. Обычно без разврата, поскольку на острове все всех знают, а нравы и ныне патриархальные, но бывало, что любовь брала своё. На этот счёт даже песни есть, о горькой любви и её трагических последствиях. Красивые, между прочим, кто по-нашему понимает.
Люди более взрослые, вдовые, а иногда и семейные, тоже освоили этот ресурс, уже без таких сложных перипетий.
Все удобные местечки известны по именам и приметам, и вряд ли можно найти в Алунте человека старше тринадцати-четырнадцати лет, который не побывал бы в каждом из них хотя бы по разу, один, в компании или вдвоём с подходящей парой.
Приглашение в пещеру от вдовой женщины было более чем откровенным приглашением к сексу.
13
Придя домой, я напоролся на деда и двух моих племянников, которых он безжалостно разносил на кухне.
Я буквально видел луч сурового осуждения, истекавший из указательного пальца деда и вонзавшийся в тощую грудь моего старшего племяша Павола. Тот стоял перед сидящим на лавке дедом, не смея поднять на него глаза. Младший, Костар, стоял рядом с братом, но вид имел отсутствующий и слегка придурковатый: было заметно, что в дедовы внушения он не вникает.
Я же, уловив пару слов, принялся к ним внимательно прислушиваться, ибо увещевания деда были незнакомыми и новыми. В нашем детстве дед ни мне, ни Консте ничего подобного не выговаривал.
- Вот скажи мне, Павол, зачем тебе новый айфон? У тебя же есть прошлогодний.
- Ну, если у меня не будет самого нового, меня все будут считать лохом.
- Все - это кто?
- Это у кого будет новый.
- А он есть уже у кого-то?
Павол замялся.
- Ну... Пока нового ни у кого нет. Его ещё продавать не начали. Послезавтра начинают.
- Значит, тебя пока никто не может считать лохом?
- Ну деда... Если у меня новый будет не у первого, то все будут.
- Хорошо. Скажи, а много в школе тех, у кого есть такие айфоны как у тебя?
- Ну... Никис Бобев, Хаджизакис Лека, Лина Варезис... Ещё, может, кто...
- То есть во всей школе, где в твоих классах сорок человек, такие айфоны есть у троих или четверых?
- Ну и что! Сейчас же новая модель!
- И ты говоришь, что если у тебя первого не будет эта новая модель, то тебя будут считать лохом?
- Да!
- Эх... Как же ты меня, Павол, огорчаешь... Я-то думал, ты Триандес. Настоящий Триандес, какие здесь правили тысячи лет, чьё слово и сейчас здесь на острове много значит. А тебя, получается, может любой приезжий албанец, который тут и двух лет не прожил, считать лохом. И ты с этим согласишься...
Дед замотал головой сокрушённо и отвернулся от Павола. Потом продолжил:
- Вот скажи мне, Павол, ты знаешь, почему мы, Триандесы, здесь, на острове, главные уже скоро две с половиной тысячи лет? Думаешь, потому, что у нас каждый год новый айфон?
Павол задумался так ощутимо, что, казалось, видно было через глаза, как крутятся шестерёнки в его голове. Впрочем, деду он ничего не ответил, только поднял голову с вопросительным выражением на лице.
- А потому, Павол, что мы две с половиной тысячи лет наши деньги тратили не на то, чтобы купить дурацкую железку, которая устареет через год. А на то, чтобы семья наша была всё крепче и крепче, чтобы мы были сильнее любой другой семьи на этом острове, и чтобы мы могли что?
Если бы Павол и Костар были компьютерами, я сказал бы, что они зависли.
- Чтобы мы могли, - указательный палец деда совершил двукратное возвратно-поступательное движение слева направо перед его носом, - если понадобится, помочь любому из тех, кто признаёт нашу власть на этом острове.
Слово "помочь" дед выделил так, чтобы никому в голову не пришло его игнорировать.
- Вы думаете, нас тут уважают потому, что мы богаче всех на острове? Что мы князья по роду и праву, и к нам относятся как к князьям, несмотря на то, что этот дурацкий Евросоюз никаких князей не признаёт, потому что мы можем каждый год покупать последнюю модель машины и последнюю модель айфона?
Школота застыла с открытыми ртами. Похоже, они про это не думали и не всё знали.
- Нет, дорогие потомки мои. Мы князья потому, что мы должны - обязаны! - любого, кто к нам придёт с уважением, с признанием нашей над собой власти - защитить! От врагов, от нищеты, от суда неправедного. И все наши богатства, всё, что мы зарабатываем сами, и что нам приносят - для этого, а не для того, чтобы шикарно жить самим. Так было, когда кроме нас на острове власти не было. Мы тогда жили скромно, но каждый наш дружинник был сыт, одет, вооружён самым лучшим и спокоен за свою семью. Так было при турках, когда Триандесы жизнь клали, но уводили своих подданных из-под их карателей. Так было потом, когда на остров хлынули чужаки - всё равно они приходили к Триандесам, или погибали с позором. Запомни, Павол: никакой Хаджизакис тебе не указ. Будет что говорить против тебя - скажи мне, я научу, как и что ты должен ему сказать, чтобы он уполз как червь.