- Я же сказал тебе: не думай об этом. Это моя забота, я бы всё уладил.
- Ну да! Когда бы ещё! А дело только заведи - оно дальше само жить будет.
Дед тяжело вздохнул.
- Всё-таки зря ты тогда уехал из деревни так рано. Я так и не успел с тобой толком поговорить.
Он вздохнул ещё раз. Столько вздохов я от него, кажется, никогда в жизни не слышал.
- Да что сказать, - махнул он рукой, отвернувшись, - всё равно не успел бы, наверное. Был старший брат твой, был Такис на подмогу... - тут он сказал то, чего я никогда не ожидал от него услышать: - ты, наверное, прав был, что сбежал тогда. Я бы тебя держал здесь на подхвате, ты бы в университет свой не попал и не выучился.
Боже всемогущий, мой всемогущий дед - извиняется??
Если я и хотел что-то спрашивать, сейчас мне стало не до того.
Но тут дед собрался, вернувшись в обычное своё состояние:
- Ты одно учти, Юрги: если опять сбежишь - я тебе не помощник. Вот тогда точно всё, что старший Браги собрал на тебя, в дело пойдёт. Я пальцем о палец не ударю. Ты мне сейчас вот так здесь нужен!
Он провёл указательным пальцем под подбородком, покрытым крошечной совершенно белой щетиной, словно подчёркивая слова "сейчас" и "здесь".
И только теперь я смог собраться настолько, чтобы задать вопрос уже ему:
- Ты объясни хотя бы, что происходит? Что за убийства?
Дед выпрямился на кресле и посмотрел мне прямо в глаза. После чего спросил неожиданно:
- Сны снятся странные? Будто ты убиваешь кого-то?
Я кивнул, соглашаясь.
Дед как будто получил облегчение. Он вдруг улыбнулся и сказал:
- Это хорошо. Это здорово. Я в тебе не ошибся. Да и с чего бы? Твой отец честный человек был, и мать твоя - наша, честная женщина.
Меня несколько смутил этот неожиданный вывод из того, что мне снятся убийства.
- Мы чувствуем, когда она убивает. Если спим при этом. Это не значит, что ежели не спать - то она никого не тронет. Она всё равно будет убивать, если проснулась.
Это звучало как бред. Дед, между тем, продолжил, и то, что он говорил дальше - было бредом не меньшим:
- Твой отец глупо погиб, между прочим. Ты тогда смотался в свою Германию, никого не спросил, ни с кем не посоветовался. А я ведь на тебя рассчитывал, после него. А через десять лет она проснулась. Мы с твоим отцом смогли ее успокоить, но он не выдержал. Крови боялся, всегда был такой. А потом Конста погиб. Я с тех пор всё думал, что делать, да как бы она не проснулась опять. Ты приехал, я и сомневался, и обрадовался, думал - теперь успею тебя подготовить. Но она ровно на другой день проснулась! На другой день! И всё из-за этих дурней с материка. Стали копаться в развалинах - ну чего там копать? Что там хорошего может быть? Залезли в древнее, на что и смотреть-то нельзя обычному человеку.
Я смотрел на него, слушал - и ничего не понимал. Кто "она"? Чего не выдержал мой отец? При чём здесь я?
- Когда твой отец умер, я думал, ничего страшного: еще был Конста чистой крови, да и ты мог вернуться. И тут Конста разбился. Зачем я, дурень старый, купил ему этот мотоцикл? Тебя не было, я написал тебе, да ты даже не ответил. Ну, я решил попробовать с Такисом, готовил его, надеялся, что она его примет. И вроде приняла сначала, только недовольна была, долго куролесила. Стала потихоньку успокаиваться. А потом будто взбесилась! Набросилась на Такиса! Он умер, а она не успокоилась! А всё ты со своей бабой! Что бы тебе дня три подождать! А теперь она будет убивать и убивать, убивать и убивать! А успокоить ее НЕКОМУ! Потому что ты ничего не знаешь и не умеешь! И готовить тебя некогда! На всё у нас день, много - два. И за эти дни кто-то ещё обязательно погибнет в деревне!
- Кто это - "она"? - Наконец, смог вставить я слово.
- Ламия.
Я чувствовал себя как будто в дурном сериале.
- Ну что зыркаешь так? Она всегда тут была. До нас ещё святилище было, когда наши пришли, сначала местных служить заставляли, потом она Триандесов из всех выбрала. Потому что мы были князья! - Дед снова вытянулся на кресле, глаза его загорелись. - И с тех пор мы ей служим, вот уже сколько веков.
У меня голова пошла кругом.
- Дед, ты в уме? Какая ламия?
- Дурак. Ты думаешь, если ты про что-то не знаешь, то этого и нет на свете? Ты думаешь, всё только наука ваша? Не-ет, внучек, много есть такого, что было, когда всей вашей науки на свете не было.
- Подожди. Объясни, наконец, что за ламия и причём здесь убийства?
Дед перевёл дыхание, как будто говорил с утомляющим его дураком или малым ребёнком:
- Так. Ламия - ну, не знаю, как тебе объяснить. Живёт она здесь. С незапамятных времён живёт. Почти всё время спит, а когда не спит - куролесит: убивает кого попало. Если бодрствует, ей нехорошо всё время, как нам, когда зудит где-то. Убила кого-то - зуд утихает на какое-то время.
- Так она бы всех перебила, и дальше по острову пошла?
- Нет, так она не может. Убивает только тех, кто под открытым небом, и только если никто этого не видит. Предпочитает посторонних, но и наших, с чистой кровью, может убить, если выбора нет. И уйти от святилища далеко не может, я ж говорил тебе: повезло, что ты отъехать не успел.
- А я-то тут причём?
- А тебя она почуяла сразу. Ты ведь с первого дня сны эти видишь?
Я кивнул.
- Ну вот. Она тебя выбрала, я так думаю, следующим своим жрецом. Сходится всё: и то, что ты сразу стал сны видеть, и то, что она взбесилась, когда ты эту дуру трахнул.
- Это-то здесь причём?
- Ей семя нужно, мужчины с чистой кровью. А ты его другой отдал.
Я поглядел на него ошарашенно, совершенно не понимая, кто же из нас сбрендил.
22
- Она просыпается раз в лет двадцать-двадцать пять, если ничего не случается необычного. И начинает убивать. И убивает с каждым днём всё больше. Чтоб её успокоить, надо провести ритуал, принести жертву. - По его тону я понял, что речь идет не о петухе или баране. - Мы раньше покупали их у цыган.
- Но ведь цыган выгнали с острова, еще когда я не уехал? - Потом я, наконец, догадался спросить - хотя лучше бы этого не делал: - Кого покупали?
- Детей, кого же ещё. Для ритуала нужен ребенок. Девочка. Не старше трёх лет, не моложе двух.
Тут меня окатило холодом:
- Так значит...
- Что "так значит"? Что "так значит"? - Передразнил меня дед с раздражением. - Ты что, жалеешь эту соплюху Ксималос? Тьфу! - Он сплюнул на пол, чего на моей памяти не позволял себе никогда. - Ты о другом подумай: если её не успокоить - она так и будет убивать. Каждый день! Сначала по одному человеку, потом - двоих, троих, в день, потом - и десяток! Да тут вообще никого не останется, одних она убьёт, другие сами разбегутся! Так уже было, при моём отце. Тогда только турок выгнали. До этого всё на турок валили, народ верил. А тут - все свои вокруг. Отец мой тогда тоже сначала застеснялся, как ты сейчас. - Дед смерил меня презрительным взглядом с головы до ног. - Так в деревне только мы и остались, пока он в себя пришёл. Кого она не убила, разбежались.
Я против воли своей заинтересовался:
- И что потом было?
Дед снова посмотрел на меня, как на идиота:
- Что потом? Потом пришлось идти через залив в Маглию, тогда там просто большая деревня была, домов на сорок. Ночью, в шторм! Наугад! А вдруг бы там не нашли, что нужно? Что тогда? Кроме Маглии, в то время и пойти было некуда, турки перед нашей победой почти всё побережье вырезали.
Он замолчал. Мне не хотелось уже спрашивать - ни нашли ли они подходящего ребенка, ни как они его забирали у родителей. Воображение подсказывало варианты один кровавее другого.
- С тех пор я понял: лучше пусть одно дитя пострадает, чем вся деревня. Здесь же, считай, через одного наши родственники. Я только знал одно: своих брать нельзя. В родне хоть малая, но доля чистой крови есть всегда. Не примет она жертву. Ребенок не должен быть чистой крови. Чистой крови должен быть жрец.