Самые старые обитатели Перипери почти все были уже удостоены звания старейшины праздника. Старый Жозе Пауло заслужил его трижды и перестал выставлять свою кандидатуру, избегая лишних расходов. Адриано Мейру, Аугусто Рамоса, Руя Пессоа тоже уже избирали. Даже Леминьос, вышедший в отставку по болезни в сорок пять лет и сравнительно недавно поселившийся в наших местах, и тот был один раз старейшиной. Шико Пашеко тоже четыре года назад блестяще и достойно председательствовал на празднике святого Педро. Зачем же тогда в год приезда капитана Шико вздумал снова претендовать на это заманчивое звание?
Если кто имел на него право, так это Зекинъя Курвело: он жил в Перипери уже пять лет, а священник все еще не вспомнил о нем. Но как раз Зекинья первым назвал преподобному имя Васко Москозо де Араган.
По его мнению, никто другой не должен быть старейшиной праздника; было бы высшим актом справедливости избрать прославленного моряка, который своим присутствием делает честь Перипери. Отец Жусто согласился, его всегда привлекали новые прихожане, ему нравилось завоевывать их доверие и дружбу. Выбор был сделан, казалось, мирно: влиятельные лица, вроде Проныры, Адриано Мейры и Змилио Фагундеса, не возражали. О простых людях и говорить нечего: они обожали капитана, всегда готового прийти на помощь несколькими монетами или просто заплатить за стакан каш асы. Он объяснял, что приобрел эту привычку в общении с моряками, решая их споры, участвуя в их попойках. Он любил помогать ближним, давать советы, выслушивать признания. Отец Жусто думал, что на этот раз он никого не обидит и не вызовет ничьей ревности своим выбором, - казалось, все с восторгом встретили кандидатуру капитана.
Но преподобный отец ошибся. Когда новость распространилась по предместью, Шико Пашеко пришел в ярость. Больше месяца тому назад он предложил священнику свою кандидатуру и послал ему в подарок каплуна и бутылку вина из журубебы [Журубеба - бразильский кустарник; экстракт из корней его применяется как лекарственное средство.] под названием "Северный лев". И вдруг он получает удар в спину. Какое подлое предательство! Мало того, что рассмотрение его дела в суде отсрочено, мало того, что здесь, в Перипери, его постигло тяжелое разочарование, так теперь еще церковь пренебрегает его кандидатурой, вступает в союз с обманщиком, с шарлатаном. Шико Пашеко неожиданно охватил бурный приступ антиклерикализма, он проникся глубокой симпатией к масонству и поносил направо и налево духовенство вообще и отца Жусто в частности, приписывая ему любовниц и незаконных детей.
Если бы был выбран кто-либо другой, у Шико Пашеко достало бы сил снести унижение молча. Даже Зекинью Курвело он стерпел бы, хотя Шико выставил свою кандидатуру именно для того, чтобы помешать адъютанту Васко добиться запоздалых почестей. Он стремился не допустить победы льстеца, а вместо этого дело обернулось так, что он сам потерпел страшное поражение, хуже которого еще не выпадало на его долю. История с покером так его разволновала, что он, казалось, забыл даже о своем судебном процессе. Теперь у него не было в мире более лютого врага, чем Васко Москозо де Араган.
В последнее время, с того вечера, когда они слушали рассказ об айсберге, а затем играли новыми картами, Шико Пашеко перешел от намеков к прямым обвинениям. Он подходил то к одному, то к другому, разбирал истории Васко, стараясь подчеркнуть нелепые, по его мнению, подробности и поймать капитана на противоречиях.
Нельзя сказать, чтобы его попытки унизить и уничтожить соперника имели успех. Однако все же в конечном счете ему удалось благодаря своей настойчивости посеять сомнения и заронить искру недоверия в умы своих сограждан. И в самом деле, неужто этот капитан такой уж герой и пережил так много приключений, опасностей и любовных историй? Могло ли выпасть на долю одного человека столько волнующих событий?
Неужто и в самом деле так богата его жизнь? Почему же тогда все они влачат серое, жалкое существование?
Адриано Мейра, старый невежа и прожигатель жизни, однажды решился даже на шутку дурного тона. Капитан рассказывал об одном из своих самых сенсационных подвигов - историю о девятнадцати матросах, проглоченных акулами в Красном море. Он же, Васко, спасся лишь благодаря божественному провидению и своей ловкости в обращении с ножом - он вспорол брюхо трем голодным акулам, не меньше чем трем.
- Сбавьте немного, капитан. Одна акула явно лишняя.
Васко взглянул на Мейру своими ясными, как у ребенка, глазами.
- Как вы сказали, друг мой?
(Адриано смутился: так спокоен был голос, так чист был взгляд капитана. Но он недавно разговаривал с Шико Пашеко и потому сделал над собой усилие и повторил:
- Не слишком ли много акул, капитан?
- А что вы знаете об акулах, дружище? Разве вы плавали в Красном море? Ваше замечание весьма некстати, могу вас заверить. Нет в мире места, где бы было столько акул...
Нет, он не мог лгать, он даже не заметил в голосе Адриано ни иронии, ни недоверия, не уловил насмешки.
Если бы Васко был действительно шарлатаном, как утверждает Шико Пашеко, он рассердился бы, ответил с раздражением. Адриано Мейра тут же раскаялся:
- Вы правы, капитан. Не следует говорить о том, чего не знаешь...
- Я всегда это утверждал. Ни говорить, чего не знаешь, ни командовать судном, которого не знаешь...
Потому что он, капитан, не знал египетского торгового судна "Эль-Гамиль" и согласился им командовать во время долгого томительного перехода от Суэца до Адена с грузом цемента. Он слишком поздно понял, каким это было безумием: судно оказалось в ужасном состоянии, не работало даже радио, команда же состояла из подозрительных типов - такие образины, что смотреть страшно. К счастью, с ним был верный Джованни, тот матрос, из-за которого он рассорился несколько лет спустя с европейскими судовладельцами.
И вот когда "Эль-Гамиль" затонул, получив пробоину в корпусе, только им двоим удалось спастись. После того как акулы покончили с командой, их с Джованни подобрал норвежский корабль. Капитан до сих пор хранит тот счастливый нож, как-нибудь вечерком, когда друзья зайдут к нему промочить глотку, он им покажет его.
Несмотря на широкую кампанию, развернутую против капитана Шико Пашеко, дело пока что не шло дальше легких сомнений и мимолетных вспышек недоверия. Адриано Мейра, завидя Шико, всякий раз сетовал: