– Нет.
– Денег хочешь больше?
– Нет.
Георг повысил голос:
– И ты никак не можешь подсобить нам пару часов сегодня вечером? Нам нужны четыре человека, но никто не хочет.
Юн стоял на своем, не вдаваясь в объяснения.
Георг в бешенстве вскочил. Элизабет молчала, только укоризненно смотрела на брата. Ночью она опять предала Юна – пусть только попробует теперь учить его, тем более при людях.
Водолаз развел руками.
– Ну ладно, – сказал он.
Потом добавил еще раз «ну ладно», бросил пристальный взгляд на брата с сестрой и ушел несолоно хлебавши. Юн вышел следом за ним на крыльцо.
– Не сюда! – крикнул он, когда водолаз отошел метров на сто. – Так в болото угодишь.
Георг остановился, посмотрел на тропинку и вернулся на пару шагов назад.
– Что ты несешь? Я же пришел по этой дороге? Юн помедлил с ответом, потом тихо сказал:
– Ну-ну.
И сел поудобнее на ступеньке, точно зритель перед ареной, на которой вот-вот развернется борьба не на жизнь, а на смерть. На коленях у него лежало начищенное ружье, капельки росы сверкали на матовой поверхности промасленного металла. Небо было чистым и высоким, но горы на юге подернулись туманом, и тот, кто знал местную природу, понимал: надвигается буря. Она могла разразиться минут через двадцать, или через пять часов, или завтра к вечеру…
Георг удрученно покачал головой, сошел с тропинки, ведущей через болото, и зашагал по дороге вниз. Юн тут же окликнул его:
– А чего ты там пошел?
– Ну что тебе еще?
– Почему ты пошел по этой дороге, хотя пришел по той?
Терпение Георга лопнуло.
– Что ты, черт возьми, вытворяешь? – закричал он исступленно. – Дурака из меня делаешь?
Юн встал, поднял ружье, прижал к щеке приклад; в перекрестии прицела белело лицо Георга. Две-три короткие секунды – и Юн выстрелил.
– Да, – ответил он.
Георг застыл в оцепенении, он стоял в сером свете, широко расставив ноги и раскинув руки в стороны.
Холостой выстрел вспугнул двух ворон, они взмыли с ограды с душераздирающим карканьем; несколько листьев упало с березы на перемазанные глиной сапоги.
Юн опустил ружье, вошел в дом и изо всех сил хлопнул дверью.
Но теперь безделье снова стало тяготить Юна. Визит Георга нарушил праздный ход его дней. Ведь водолазы чего-то хотели от него? Чего? Юн встревожился. И в то утро, когда разыгралась буря, поехал в город – поговорить с журналисткой.
Он приоделся как мог: на нем были черные вельветовые брюки и коричневая кожаная куртка, довольно старомодного покроя, но крепкая и целая, хотя две пуговицы сверху явно были лишними. Он оторвал одну, но лучше не стало. Еще голубая отглаженная рубашка. Вылазки в город давались Юну тяжело. Ему достаточно было припомнить пару своих не самых удачных поездок, чтобы щеки вспыхнули, как подожженная стерня. Особенно стыдно было в тот раз, когда он так неловко опрокинул столик в кафе, – все тогда оглянулись на него. Никогда он не чувствовал себя одетым хуже, чем в то утро в кафе, и волосы лежали не так, и сам он хорош на загляденье: сутулый, с лица уродливый.
Юн встал у окна, собираясь с мужеством, и уныло поглядел на расхлябанную дорогу, над которой бушевал дождь и стлался ветер. Хоть народу на улицах будет немного, и на том спасибо, подумал Юн.
– Какой ты красавчик, – сказала Элизабет у него за спиной, – когда приоденешься.
Юн вздрогнул.
– Я урод, – ответил он. – Уродливее некуда.
– Ну что ты такое говоришь? – испуганно спросила она.
– Заткнись, не то задушу!
Он открыл бумажник, сшитый отцом из мягкой свиной кожи. Не дом, не сарай и не два гектара бесполезной земли, а именно этот бумажник был для Юна самой драгоценной частью родительского наследства, живой памятью.
– Я тебя не понимаю, – сказала Элизабет. – С тобой стало так трудно.
– Всегда так было. Одолжишь двести крон?
– Конечно. Но мы должны как-то общаться друг с другом. Ты не думаешь, что тебе стоило бы снова принимать лекарства?
– Нет.
– Но ты постоянно на взводе. Что тебя тревожит? – спросила она, протягивая ему деньги. – Лекарство тебе помогло бы.
– Ты же говорила, что я на них подсел! Пока я их принимал, ты твердила, что это химия, отрава. Я от них пухнул и целыми днями спал. Забыла?
И вышел, не дожидаясь ответа.
Нашел в подвале старый дождевик: на причале он сможет снять его и спрятать под ящиками, а вернется – достанет. В кассе, покупая билет, он наменял пятьдесят крон и все время до города провел у игрового автомата в салоне.
У мыса на юге острова море стояло стеной, понтоны разметало по волнам, как спички, и капитану пришлось сбавить ход. Дальше они довольно спокойно прошли с внутренней стороны вдоль маленьких островков, но последний отрезок пути через фьорд корабль опять нещадно болтало, а когда причалили в городском порту, гор на острове уже не было видно за тучами. Рыболовецкие суда стояли на приколе. Еще немного – и замрет все движение, аэродром перестанет принимать самолеты. На крыше пароходства развевался изодранный вымпел и хлопал на ветру, как ружейные выстрелы. Первый осенний шторм придавил этот край своей тяжестью.