День восьмой
– Действовать надо пока молодой! – Михалыч привалился боком к дверному косяку и затянулся горькой сигаретой без фильтра.
И где только ему удалось достать такой чудной раритет? Нынче все сигареты если не с ароматической капсулой, позволяющей заглушить отвратный вкус жжёного табака и бумаги, так хотя бы с огромными мягкими вставками из чего-то белоснежного. Правда, к концу последней затяжки эти вставки выглядят словно прогоревшими изнутри, наверно, тоже творится и с твоими лёгкими. Как рыба коптятся они в сигаретном дыму.
Никогда ты не курил прежде, но здесь, на заводе, это лишняя минутка отдыха, способ сбежать из чахлого цеха на заснеженную улицу.
– Новый год совсем скоро! – бросил Михалич фразу, выкидывая её в урну вместе с окурком, – Только сезоны и меняются нынче, а жизнь всё так же стоит, топчется на месте. Рухнет, прогниёт завод, а его всё равно засыплет снегом на следующий год, будто и не случилось ничего.
Когда дед не был пьян, он вполне мог сойти за нормального собеседника, вот только сказать тебе ему особенно нечего.
Бросив недокуренный бычок, ты потоптался на пороге, отряхивая ботинки и, не найдя ничего лучше, брякнул:
– Праздновать, наверно, с семьёй будете? – на самом деле тебе наплевать, но вежливость требовала хоть как-то поддержать разговор.
– А как же не буду, буду! Семейный это праздник – Новый год!
День тридцать первый
Смена пришлась прямо на праздник, кто бы мог подумать, пока твои друзья пьют шампанское с сожёнными бумажками, ты торчишь у пульта гранулятора, лениво раскачиваясь на стуле. Единственная доступная гирлянда – мерцающий синеватым цветом старенький монитор.
Ты вытащил из кармана смартфон, подпёр его чашкой с остывшим кофе и включил новогоднюю трансляцию. Бессменные ведущие пели очередную праздничную песню из какого-то старого кинофильма. Кажется, ты видел его в детстве. Нахлынули воспоминания. Раньше Новый год значил что-то удивительное и волшебное, а в воздухе смешивался кисловатый аромат манадринов, искры бенгальских огней, цветной серпантин и ожидание чуда!
Сейчас вокруг пахло сухой древесной пылью, потными носками и пьяным Михалычем. Привычно он дрых в подсобке, укрывшись старым бушлатом.
– Домой пошёл, как же, дом-то хоть у тебя есть, бродяга? Как ни приду, вечно тут, будто и не уходишь никуда, будто несешь вечную смену на этом дурацком заводе.
Говоришь тихо, не желая разбудить или обидеть деда своими словами. За месяц действительно привык к нему и даже испытывал жалость к его незавидной доле. Наверно, есть свои причины, почему человек доходит до такого, почему падает однажды и уже не может подняться.
Песня закончилась, на небольшом экранчике показалось узкое носатое лицо президента, чтобы воодушевить тебя новогодней речью. Сейчас пробьют куранты и пойдёшь прибираться в цех, а потом обновишь кофе и покуришь, может растолкаешь спящего прораба, он обещал сегодня отпустить пораньше, если выполните норму, а норму вы сделали ещё в первые два часа.
Вот и весь праздник.
Шестьдесят шестой день
Гранулятор встал, что-то в барабане сломалось или просто какой из ремней стёрся, ты не знаешь, но теперь смены идут как попало, пока неисправность не починят. Отправляют весь цех на сторонние работы. Там краску обновить, тут вымыть, здесь что-то тяжелое перенести. Будто не рабочие вы, а техслужащие или, того веселей, уборщики.
Курить приходится чаще, в цеху-то как было: сидишь себе весь день за пультом, да смотришь, чтобы мешки вовремя меняли, гаркаешь, если коллеги зазеваются, а тут приходится делать что-то.
– Имей совесть! Каждые пятнадцать минут уже бегаешь! – просунулся прораб в курилку и передал тебе лопату, – Иди снег тогда огреби, если нравится на улице морозиться.
Берешь лопату, не выпуская из зубов тлеющий окурок, и бредёшь выполнять поручение. Шевелишься нарочно медленно, потому дорожку к цеху заваливает быстрей, чем ты успеваешь чистить.
– Молодой такой, а только мусолишь, ну-ка, дай сюда!
Невесть откуда взявшийся Михалыч, обутый в валенки на босу ногу и в прохудившемся, плешивом бушлате выхватывает из твоих рук лопату и, взяв черенок поудобней, сам принимается расчищать тропку, скидывая снег по краям.
– Я дворником раньше был, пока на завод не устроился. Гля, как надо! Вот так, вот так! Понял?!
– А вы не замёрзнете?
– Не бойся, молодой, водка меня согреет, а ежели нет, туда мне и дорога.
– Михалыч, – ты решил поймать момент и закурил по новой, – А вы давно на заводе работаете?
Взмах лопатой и снег искрящимся водопадом падает в горку такого же снега, но уже утратившего свой блеск. Дед трамбует сугроб, гася последние искры о сероватую пыль, собранную тут же на дорожке. Смесь пепла, осенней грязи и вынесенные подошвами рабочих сухие опилки. Всё это меняет снег до неузнаваемости. Снежинки, сцепившись хлопьями падают вниз, чтобы Михалыч сгрёб их лопатой и прихлопнул сверху, слепляя плотней с заводской грязью, придавая квадратную форму.