– Вот сволочи… – Таня своим острым глазом разглядела происходящее лучше всех. – Собираются прыгать на нас.
Дарью всегда поражала прыгучесть мутантов. Ну, те, что были из породы прыгунов, вроде как и должны хорошо прыгать, но их было меньшинство в любой орде тварей. Остальные, как правило, – хрипуны. Но и они могли прыгать со стометровой высоты на землю, и после этого не только оставаться живыми, но и довольно долго после этого сохранять боеспособность. Если в распоряжении мутантов имелась какая-то высокая точка, например мост, какие-то мачты, опоры, они обязательно на нее забирались огромной толпой, делая опору похожей на виноградную гроздь, а потом рушились вниз, буквально заваливая цель телами и не давая ей возможности двигаться. Мама рассказывала, что в первые годы после заражения они так останавливали даже автомобили, оснащенные мощными двигателями внутреннего сгорания. У буера, приводимого в движение лишь силой ветра, не было вообще никаких шансов – он остановится, даже если на него спрыгнет с проводов всего десяток мутантов.
– Надо забирать как можно ближе к каналу, – уверенно произнесла Дарья. – Мы движемся быстрее чем они ползут по проводам. Пока они доберутся до береговой опоры, мы проскочим по кромке канала.
– Возможно, – без особой уверенности согласился Денис.
Он передал штурвал Эду, а сам поднес к губам рупор и принялся командовать, подправляя курс общего клина. Сложность состояла в том, что один из буеров не мог маневрировать из-за повреждения рулевого механизма. Поэтому, чтобы не оторваться от строя, девушкам пришлось остановить тележку посредством ручного тормоза, вручную подправить ее на более крутой бакштаг, затем снова забраться на палубу и пустить буер в разгон. Это неизбежно привело к отставанию, но другого выхода вообще не было.
– Нельзя ломать строй! – нахмурившись, произнесла Дарья. – Нужно сбавить ход, чтобы они догнали остальных.
– У нас каждая секунда на счету! – заметил Эд, сжав штурвал так, что костяшки пальцев побелели.
– А у них? – Дарья глянула на него в упор.
Она взяла рупор и приказала вытравить гротовые шкоты так, чтобы убавить скорость основной шестерки примерно на треть. Отставшие девушки быстро догоняли, что могло бы спасти ситуацию. Точнее, могло спасти их.
Денис был почти уверен в том, что если бы звено сохранило прежнюю скорость, у него был бы шанс проскочить под проводами ЛЭП раньше, чем мутанты доберутся по ним до береговой опоры. А так… Получалось, что шесть экипажей рисковали ради спасения одного. Впрочем, когда Кланом руководил Кир, он ввел строжайшее правило – ни при каких обстоятельствах никто никого не бросает. Если нужно, то семеро ждут одного, и никак иначе. Многим это казалось абсурдным и нерациональным, но, как ни странно, выполнение этого правила, вопреки тактической логике, зачастую спасало всю экспедицию, давай ей вернуться в поселение без потерь. Денис в который уж раз подумал, что Дарья нередко поступает именно так, как в той же ситуации поступил бы Кир. Наверное долгожители, или, как Дарья говорит, иммунные, действительно имели что-то общее в генетическом коде, что как-то по-особому настраивало им мозги. И не важно, сама Дарья переняла от матери гены или одно лишь воспитание, но оно ее в любом случае сформировало в огромной степени.
Мутанты продолжали ползти по проводам. Из-за этого натянутые между опорами стальные тросы, казалось, становятся толще с каждой секундой. И эта волна утолщения приближалась с такой же неотвратимостью, с какой приближается убийца в кошмарном сне. Дарья вдруг отчетливо осознала, что ее реальность и реальность окружающих ее молодых людей, не доживающих даже до тридцатилетия, вообще мало чем отличалась от кошмарного сна. Она и скоротечной была, как сон, и населена чудовищами, как самый жуткий кошмар, и вынырнуть из него можно было лишь погибнув. Не эту ли аналогию со сном имел в виду неведомый автор стиха из трех строк, написанного на полях путевого журнала? Может быть, реальность – это просто другой уровень сна? Ведь бывает же, что ты спишь во сне, просыпаешься внутри сна, что-то делаешь, а потом просыпаешься снова. Может быть, и с реальностью так? Может, нам лишь кажется, что мы умираем, а на самом деле просто просыпаемся в реальности более высокого уровня? Может быть, реинкарнации, в которые верили на Востоке, это просто череда разных снов?
Обстановка для подобных философских мыслей была до крайности неподходящей, но очевидность аналогии взбудоражила ее воображение. Когда мы спим, мы ведь уверены, что вся та чертовщина, которая с нами творится во сне, не нарушает никаких законов и, в рамках сна, вполне логична. Мы не осознаем, что спим, когда спим. Так, может, и с реальностью так же? Во сне мы как бы создаем себе виртуальное тело – персонаж сна, с которым себя ассоциируем. Что если и наше тело в реальности, это не более чем иллюзия, просто персонаж сна? А потом мы проснемся, думая, что умираем, и снова уснем, и будет другой сон и другая жизнь. В обычном сне спит разум. Это понятно? А если реальность – это тоже сон, то чей? Может быть, сон души?