– Такая точность? – отец поднял брови.
– Эмпирически установленный инкубационный период вируса составляет двадцать четыре минуты. Если за это время ни с кем ничего не случится, значит, наша система обеззараживания сработала и вируса в ангаре нет.
– А если случится?
– Примерно треть людей погибнет, треть мутирует, а остальные попытаются от них отбиться. Но в бункер их уже не пустят.
– Их? – переспросил отец.
– Да. Тех, кто выживет.
– Вы с такой легкостью говорите об этом… – Мама передернула плечами. – Вы же сами тут.
– Я начальник химслужбы, сударыня, – отозвался майор. – Я это все придумал, мне и проверять.
– Вы просто мутантов, наверное, не видели, – осадила его мама. – И не дай вам Бог!
Майор предпочел заткнуться.
Кирилл так устал, что нервничать во время двадцати четырех минут карантина уже просто не было сил. Но даже тут страх заражения давал о себе знать, то и дело пробегая волной мурашек по коже.
Майор, несмотря на бравый вид, который он старательно на себя напускал, то и дело поглядывал на часы.
– Долго вы нас тут будете мариновать? – наконец спросил он в микрофон карманной рации. – Сорок минут почти!
Динамик прошипел в ответ что-то невнятное. Вскоре запирающий механизм лязгнул, открывая массивную герметичную дверь.
– Ну вот, господа! – майор с облегчением улыбнулся. – Добро пожаловать в бункер.
Кирилл выдохнул. Как бы там ни было, а все же удалось выкрутиться из очень сложной ситуации. И выжить. Тут, в бункере, в любом случае будет лучше. Это ведь не бронемобиль. Тут не кончится кислород в системе замкнутого цикла, тут не надо думать, сколько воздуха осталось в ресивере пневмосигнала, тут твоя жизнь не зависит от того, есть ли на дороге затор. Все эти ужасы остались позади. И это было хотя и маленькой, но победой.
Часть вторая
Без любви
Сразу после медицинского осмотра, проведенного пожилой тучной женщиной в белом халате, всех прибывших пригласили в учебный класс, заставленный старыми рассохшимися столами и фанерными стульями. Одну из стен почти целиком занимала допотопная школьная доска, изрядно поцарапанная мелом, другие были увешаны картонными плакатами, тоже старыми, стремящимися свернуться в трубочку, чему препятствовали деревянные рейки, на которых они висели. На плакатах были изображены схемы оружия, люди в защитном снаряжении и противогазах, жутковатые сцены оказания первой медицинской помощи.
Майор, встретивший всех в ангаре, представился Грохотовым, начальником химслужбы внутреннего гарнизона. Себя велел называть по-уставному – товарищ майор. Кириллу это с каждой минутой нравилось все меньше. Неожиданно для себя он вспомнил недавний разговор с Вадимом Семеновичем на полигоне. А ведь инструктор был прав: Кирилл совершенно не готов был к настоящей армейской подготовке, да и не хотел ее. В мальчишеских мечтах, конечно, все иначе выглядит, менее уныло, более героически, но Вадим Семенович ведь не о мечтах и фантазиях вел речь, а о самой что ни на есть реальной реальности. А реальность – она такая… Как эти пожелтевшие от времени плакаты на серых стенах. Недавняя обида на инструктора за то, что он не гонял Кирилла по полной программе, а обращался с ним, как с неразумным ребенком, быстро трансформировалась в благодарность. Вот только что теперь с самим Вадимом Семеновичем?..
Кирилл вспомнил то странное, ничем, казалось бы, не обоснованное чувство, когда после вызова по громкой связи Вадим Семенович шагал в сторону штаба. Что тогда заставило парня подумать о худшем? До чего же странно работает у людей интуиция! Из ничего не значащей, обрывочной информации она непостижимым образом формирует неясное ощущение, которому мало кто доверяет, но которое зачастую и оказывается самым верным. Потому и говорят, наверное, что именно с опытом у человека растет доверие к разного рода предчувствиям. Потому что они сбываются, и это становится очевидным…
И вот Кирилл теперь в бункере, в относительной безопасности, а Вадим Семенович там, на полигоне… Или мертвый лежит, с искаженным от боли лицом, или рвет людей в клочья, превратившись в мутанта. Впрочем, оставался один шанс из трех, что он выжил и, как тот полицейский на перекрестке, спасает людей. Очень хотелось в это верить, ведь такой человечище! Обученный, стойкий, опытный, мудрый… Такой бы очень пригодился выжившим. Вот только надежда на что-то хорошее осталась там, за шлюзовыми воротами бункера, вместе с миллиардами не попавших в бункер людей. Тут, среди растрескавшихся школьных парт, выцветших плакатов и всеобщего страха, ей не осталось места.