– А-а-а, вот вы где… А там Гигант шампусик притащил. Присоединяйтесь, хватит на всех. – И он так же таинственно исчез, как и появился.
– Ну что, пойдем? – нерешительным шепотом спросил Кирилл, слегка приподнявшись на локте.
– Пойдем, – кивнула она, несколько озадаченная и, как показалось Кириллу, с ноткой разочарования в голосе.
Пора упоительных лобзаний и юношеских ласк прекратилась так же внезапно, как и началась. Все бросились наверстывать упущенное в учебе, и лишь несколько образовавшихся пар продолжили захватывающее путешествие в мир впечатлений первой любви. Кирилл не принадлежал к когорте счастливчиков. Перспектива поступления в институт превратила его последний год школьной жизни в сущий ад. Он стал нервозным, взыскательным к себе и еще более одиноким.
Чем больше Лантаров наблюдал за бородатым соседом, тем больше удивлялся. Сначала он обнаружил, что тот не прикасается к тому, что готовят на завтрак, обед и ужин. Ему даже и не приносили блюда. А когда новенькая санитарка, совсем еще девочка, налила ему жидкой кашицы, Шура, прищурившись, тихо и ласково пожурил ее. Лантаров открыл некую прелесть наблюдений и превратился в тайного лазутчика – так он старался придать оттенок смысла своему вынужденному заключению. И все больше поражался: Шура медленно, с наслаждением жевал какие-то коренья, орехи, сушеные фрукты и еще черт знает что совал себе в рот, только не привычную пищу.
Однажды очень ранним утром, когда едва стало сереть за окном, Лантаров застал соседа Шуру за совершенно необычным занятием. Тот лежал на спине, и одна его нога, как и положено, была на растяжке. Тогда как другая, здоровая, находилась не где-нибудь, а за головой бородача. Лантаров чуть не присвистнул. Фактически, Шура лежал, можно сказать, на собственной пятке, упираясь в нее затылком. Причем особенной трудности это для него, по всей видимости, не представляло. На его лице с закрытыми глазами отражалось умиротворение, странная полуулыбка, как у ребенка, который только что съел что-то сладкое. Вообще, Лантаров причислил бы этого Шуру к сумасшедшим, если бы не убеждался каждый раз, что тот похож на сосуд, до краев наполненный человечностью, доброжелательностью и непривычной щедростью ко всем окружающим. Втайне Лантаров испытывал чувство благодарности к этому человеку, которого он совершенно не знал, – ведь именно после разговора с ним у него произошли первые сдвиги сознания и ручьем потекли воспоминания о прежней жизни. Да и вообще небезынтересный, хоть и чудаковатый тип, с ним хоть поговорить можно. Что касается Лантарова, который не обладал стойкостью римского легионера, он был попросту раздавлен уже после двух недель пребывания тут. Это Шура непрестанно читает, что-то черкает или отправляется подолгу гулять на костылях. И как ему удается не скучать, не ныть?! А вот ему, Лантарову, такое не под силу. Только одно радовало Лантарова: шум в его голове почти исчез, сил стало заметно больше, и даже появился интерес к окружающему миру.
– А как случился перелом? – Лантаров воспользовался тем, что Шура оторвался от книги, и кивнул на его подвязанную к растягивающему механизму ногу.
– Мой-то? Да жадность подвела, – с наивным простодушием улыбнулся Шура. – Валил в лесу дерево, а пилу заклинило стволом. Мне бы ее оставить, да попробовать ствол подтолкнуть бревнышком, а я пилу пожалел. И ствол незаметно так, да и пошел на меня. Я отскочил, конечно, но под ногами уж много веток срезанных было, вот и зацепился. И вот тебе счастливый случай – перебило ногу.