– Вы, че, мальчики, перепихнуться хотите?
Лантаров, намеревавшийся выступить на помощь приятелю, поперхнулся и закашлялся. Пьяные девицы разом некрасиво и ехидно грудными, прокуренными голосами раскатисто заржали. Но сообразительный Леха оставался невозмутимым.
– Девчонки, зачет. Мы поняли: с вами скучать не придется. Но есть предложение – давайте выпьем за веселое ночное знакомство.
Как ни странно, такой поворот развязным девицам пришелся по душе, желчные и заносчивые, они утихомирились. Тут только Кирилл приметил, что у бревна валялись две небольшие бутылочки, в каких обычно продают малоалкогольную отраву. Такой молодежь любит «догоняться», то есть шлифовать более тяжелые напитки. От осознания заманчивых возможностей желание в нем тотчас подкатилось к горлу и притаилось опасной змеей, став злее, терпеливее, выносливее слов. Оно готово было выдержать все.
Рядом с бутылками на прохладном и влажном, остывшем за ночь песке лежали две пары потрепанных босоножек. Из-под темных джинсовых брюк с мокрыми краями – девицы, вероятно, бродили по воде – выглядывали очертания их наполовину погруженных в песок стоп.
– А что у вас есть? – полюбопытствовала та, что побойчее.
– Да все есть, – опять отдувался Леха, широко улыбаясь от обретенной уверенности контролировать ситуацию, – пиво, водка.
– Слышь, а твой друг разговаривать умеет, или он – немой? – опять с вызовом атаковала любительница непристойностей.
Они опять прыснули смехом, но уже не таким злым. Что-то неприятно кольнуло у Лантарова внутри; в нем боролись вихри противоборствующих сил. Неприязнь к пещерным, без игры и флирта, отношениям, долго подавляемое сексуальное желание и странная, досадная боязнь сближения с этими вульгарными, грубыми особами, от которых за версту несло выпитой ими дрянью.
– Умеет. И не только разговаривать умеет, – произнес Кирилл как можно решительнее и подошел вплотную к девице, – давай руку, помогу перебраться через бревно.
Девица простовато вручила Кириллу свою руку. Рука неприятно обожгла его холодом и шершавой, привыкшей к грубым условиям, кожей; вместе с незамысловатой речью она выдавала в хозяйке обитательницу одного из местных сел.
– Были у нас тут смельчаки, да пропали где-то, – посетовала девица. Лантаров не ответил, он поймал себя на мысли, что отчего-то боится взглянуть ей в глаза. Он ненавидел и проклинал свою робость, но ничего не мог с нею поделать. Все так же держась за руки, они прошли до края леса к домику турбазы под аккомпанемент неумолкающего Леши.
Расчет Верескова оказался верен, – вся некогда воинственная группа устремилась в общую большую комнату, тогда как две поменьше оставались свободными. Гигант и Слон, обнявшись по-братски, посапывали на одной из двух кроватей-полуторок, тогда как Антон с Богданом фактурно изображали пьяниц. Они встретили пополнение коллектива без излишнего ажиотажа, непривычно тяжелые головы уже слишком сковывали их соображение. Путаясь в паутине собственных мыслей, Богдан предложил «За знакомство». Все перезнакомились и выпили, никто не старался запомнить чье-либо имя – это было излишне в сложившихся условиях. Ни кокетства, ни даже неуклюже-витиеватой попытки к флирту.
– Есть сигарета? – как-то буднично спросила его спутница, которую он самочинно вызвался сопровождать. – Пойдем. – Она кивнула на дверь в соседнюю комнату. Они избегали смотреть друг другу в глаза, предпочитая исподтишка, вскользь разглядывать друг друга. Лантаров заметил, что девица имеет веснушчатое лицо, вздернутый маленький носик, довольно аккуратный рот, правда, с опущенными вниз уголками, как у вечно недовольного чем-то человека… Если бы не копна плохо расчесанных волос, да не заплывшие глаза, о ней можно было бы даже сказать: «Ничего, сойдет!» Но вот голос ее, сиплый и прокуренный, откровенно раздражал…
Когда девица осведомилась о сигарете, Лантаров хотел было сказать, что можно курить и тут, но вдруг столкнулся с выразительным взглядом невозмутимого и более всех трезвого Леши. Тот глазами упорно указывал ему на гвоздь, вбитый у самой двери: там висело два ключа от свободных комнат. «Как будто кто-то тайно подстроил, – подумал Лантаров, – комнат столько же, сколько и телок». Поблагодарив глазами Алексея, он молча снял с гвоздя ключик и пошел за своей шелудивой подругой.
Повсюду серело, новый день вступал в свои права, но Лантаров не ощущал ни радости нового рождения жизни, ни подъема чувств. В нем билось, тревожно трепетало слегка приглушенное усталостью и алкоголем, возбуждение. Он был похож на уставшего путника, который прошел большой путь, и теперь уже была видна конечная точка. Все казалось неотвратимым. Таким же неизбежным, как и быстро наступающий день, который еще больше подталкивал юношу к действию. «Ну, давай, ты же хотел этого!» – почти крикнул Лантаров сам себе, чтобы пересилить робость и оцепенение. Он взял девушку за руку, и она, к его удивлению, легко повиновалась, точно ждала этого решительного жеста. Конечно, пронеслось у него в голове, от него ведь ожидают смелости, решимости, может быть, даже грубости, потому что в этом должна проявляться пресловутая мужественность. И он мысленно приказал себе быть именно таким, только этот приказ в его гудящей голове отозвался глухим и тяжелым звуком.