Первый же осознанный разговор с доктором на утреннем обходе шокировал Лантарова грозной правдой. Он был потрясен тем, что оказался не в состоянии ответить на очень многие простые вопросы. Он сумел назвать себя и уверенно сказал, что его предыдущая жизнь была связана с автомобилями. Но на этом его знания о себе самым неожиданным образом обрывались – память решила сыграть с ним коварную шутку. Он наверняка знал, что обитал где-то в Киеве, но где конкретно – понятия не имел. Когда внимательно рассматривающий его доктор спросил, есть ли у него мать, или отец, или еще какие-то родственники, Лантарова охватило непривычное, сковывающее оцепенение, а там, где должны были всплывать картинки, возникало лишь расплывчатое, темное, вызывающее неприятные ощущения пятно. Когда же из уст врача впервые прозвучало словосочетание «перелом таза со смещением», «перелом повздошной и двух лонных костей», у Лантарова вдруг закружилась голова и действительность темными кругами опять поплыла перед глазами. Ему стало казаться, что он на просмотре фильма, а доктор – эрудированный, неправдоподобно компетентный персонаж, который по сюжету должен раскрутить сложный клубок превращений. Спросить, как долго может продлиться лечение, больной оказался не в состоянии.
Когда врач стал разговаривать с другими обитателями палаты, рассеянно-стеклянный взгляд Лантарова еще долго блуждал по серому, в трещинах потолку. «Ого! Вот это приплыл…» – удрученно прошептал он сам себе. Положение это казалось таким нелепым наваждением, как если бы он превратился в маленького беспомощного жучка под подошвой ботинка великана и вот-вот будет раздавлен.
К вечеру Лантарову уже казалось, что он лежит привинченным к жесткой больничной койке целую вечность. Время и пространство, прошлое и настоящее – все невообразимо смешалось и слилось, и он очутился во вневременном провале, связанный с бытием единственной нитью – этой затхлой больничной палатой, которая сама походила на темную дыру бесконечности. Он не помнил, когда, где и кем он был раньше. Будто разбитый параличом, он едва понимал, что проделывали с его телом. Порой в этом полусне возникали чьи-то проницательные глаза, откуда-то сверху заглядывающие в самое нутро, в самую его душу. Он боялся этого взгляда, который временами превращался в укоризненный взор кого-то бестелесного. Все время его окутывала невиданная слабость; он просыпался и уже чувствовал неимоверную усталость, истощенность и головокружение, противостоять которым он был не в состоянии. А если вдруг пытался проявлять настойчивость и думать, тут же невидимые грозные сущности начинали колотить его по внутренней части затылка так, что голова начинала ломиться от нечеловеческой боли. И тогда он со стоном закрывал глаза и попадал в пластиковую капсулу, в которой покорно плавал в невесомости невольником бредового забытья.
Впервые в своей сознательной жизни он не мог восстановить цепь минувших событий, и это действовало угнетающе. В какой-то момент Лантаров ощутил себя бесконечно оторванным от всего мира, на диком, необитаемом острове, абсолютно беспомощный и зависимый.