Бородач проговорил это с деланой веселостью, видно, намереваясь развеселить его, но вызвал у него только непроизвольный прилив ярости. Он хотел было демонстративно отвернуться, чтобы выразить свое негодование, но вдруг его осенила мысль.
– А можно я пока книгу полистаю? – спросил Лантаров.
– Конечно, – не задумываясь ответил тот. Пухлый томик с уже облезлой от времени обложкой оказался перед глазами. – Читай, Кирилл, чтение отвлекает от дурных мыслей.
Лантаров даже вздрогнул – он, оказывается, забыл звук собственного имени. А этот диковатый человек запомнил. Тронутый вниманием, он взял книгу и прошептал:
– Спасибо…
Затем еще долго провожал глазами Шуру, который упорно ковылял к двери.
Удивительный этот бородач! Интересно, сколько ему лет, шестьдесят, наверное? А он Шурой назвался, как юноша. С виду – просто бомж, рубаха висит, как на вешалке. Но тут, в этой утробной палате, единственный, у кого есть книга, – читает. Тыкать ему, вроде, неприлично, а выкать – глупо. Какой-то он не такой, как все… Охотно, хотя и очень немного, общается с окружающими, – глаза у него невероятно подвижные и излучающие доброту… Каждому обитателю палаты выдает шутки…
Когда же Шура скрылся в дверном проеме, Лантаров взялся за книгу. Томик был очень старый, с пожелтевшими от времени блеклыми страницами. Видно, пылился он десятилетиями на чьей-то полке, а то и на чердаке, пока не перекочевал к этому Шуре. Книга называлась «Письма из Ламбарене», имя автора Лантаров узнать не потрудился. В начале книги он увидел черно-белый портрет какого-то пожилого человека с пышными усами в старомодном фраке. С пером этот человек сидел перед стопкой исписанных листов; его взгляд, пристальный и глубокий, был устремлен на кого-то невидимого. Лантаров лишь на несколько мгновений задержал свое внимание на этом портрете: его поразила рука мужчины, несуразно держащая перо, – крепкая, увесистая, с большими пальцами, она скорее походила на руку мужика-землепашца, чем автора книги. Невольно Лантаров сравнил руку писателя со своей рукой – тонкой, изящной, с длинными пальцами, похожими, как он воображал, на пальцы пианиста. «Вот какими должны быть руки писателя», – отчего-то подумал он и стал листать книгу, попробовал немного почитать. Но чтение не шло, буквы расплывались перед глазами, да и томик оказался тяжелым для его ослабевших ватных рук. Правда, запах от нее исходил приятный – древесно-типографский, несущий волну уже испытываемых когда-то впечатлений, очевидно, из беззаботной поры ранней юности. И точно, хотя не возникало визуальных воспоминаний, Лантаров был убежден, что когда-то читал книги. Несколько раз открыв книгу наугад, он наткнулся на фотографии негров, что-то строивших вместе с автором книги. Но основательно зацепиться глазами за текст он так и не сумел. В одном месте речь шла о борьбе с дизентерией, в другом – о быте африканских туземцев, и даже история об агрессивных гиппопотамах, напавших на каноэ с гребцами, его не заинтересовала. Он хотел аккуратно положить книгу на тумбочку, но она вывалилась из рук, упав на пол.
– Эй, там все в порядке? – донесся до Лантарова чей-то слегка обеспокоенный голос.
– Да это книга… – со вздохом объяснил Лантаров, его уже одолевала болезненная дремота.
Когда он очнулся, Шура невозмутимо лежал на кровати с прежней растяжкой и, водрузив книгу на груди, читал. Лицо его было таким светлым, озаренным необъяснимой полуулыбкой, будто он находился не в палате, а лежал на морском берегу фешенебельного курорта.
– Она случайно упала, я не смог поднять… – пояснил ему Лантаров.
– Да ничего, – улыбнулся Шура в ответ, слегка повернув голову, – что ей сделается. – А затем, пристально посмотрев, спросил:
– Не понравилась?
– Да что-то не очень… – попробовал объясниться Лантаров, но бородач опередил его.
– Действительно, специфическая книга, такие сейчас мало кто читает. Но очень толковая. Потом когда-нибудь осилишь, когда придешь в форму. У меня еще одна есть, захочешь полистать, скажи.
– Привет, старик, пришли вот на разведку, разогнать твою тоску, – с наигранной веселостью заявил вошедший в палату высокий парень, который после заготовленной фразы остановился у кровати Лантарова и тут же упрятал руки в карманы брюк. Вероятно, внутренний мир убойной палаты, как между собой говорили о ней медсестры, поубавил решимости посетителя. Он был в добротном, хорошо скроенном и, по всей видимости, дорогом костюме, поверх которого небрежно накинутый, заношенный бело-серый халат выглядел явно не на своем месте. Его немного вытянутое лицо с выдающимся вперед подбородком, полными, как у любвеобильных красоток, губами и крючковатым воинственным носом показалось Лантарову до боли знакомым. Когда гость повернул голову к товарищу, Лантаров увидел у него в правом ухе мужскую сережку в виде пугающего блеском скорпиона с брильянтовой точкой-глазом. Эта безделушка, да и тембр голоса, жесты, манерность – все указывало Лантарову на то, что он хорошо знал этого человека, но зловещее отсутствие воспоминаний его испугало. Вслед за первым гостем в палату проворно прошмыгнул еще один парень, заметно ниже ростом, совсем щуплый, в очках в золотой оправе, какие придают сходство с удачливым адвокатом или преуспевающим ассистентом известного хирурга. Так передвигаются люди, привыкшие поспевать за начальником, превращаясь в его вездесущую тень. Парень тоже кивнул, но без улыбки. Опасливо, словно это был аттракцион ужасов, он озирал палату и ее горемычных обитателей. И особенно задело Лантарова, как лицо этого парня непроизвольно вытянулось, когда его взгляд неожиданно уткнулся в выглядывающий из-под простыни металлический корсет вокруг пояса Кирилла. Второго парня Лантаров тоже где-то видел, но так же не помнил, где именно.