— Поднимайся, парень.
Джастин, кряхтя, встал на четвереньки. Попытался подняться на ноги, но не удержал равновесия, начал заваливаться вперед. Крепкая мозолистая рука удержала его от падения. Джастин поднял глаза на рыцаря, попытался заговорить, но почувствовал знакомый позыв. Его вырвало. Частично — на рыцарские железные сабатоны.
— Ясно… еды пока не предлагаю. На, хлебни. Идти сможешь?
Джастин жадно припал к фляге с водой. Подавился, закашлялся. После изматывающего бегства все еще горело горло, шумело в ушах, а ноги подкашивались.
— Смогу… сир.
Солнце склонялось все ниже, тени удлинялись, и теплый осенний день постепенно превращался в прохладный осенний вечер. Однако разгоравшийся костерок давал путникам необходимое количество тепла и света. Не прошло и часа, как они набрели на очень удобную поляну. Стоявшие рядом огромные замшелые валуны — скрывали от посторонних взглядов не только костер, но и обоих мужчин. Коня, правда, скрыть было не так просто. Однако рыцарь без опаски оставил его пастись на поляне. Объяснив это тем, что чужого жеребец к себе не подпустит, а стреноженный — далеко не уйдет. Достав из небольшого дорожного вьюка кусок солонины, краюху подсохшего хлеба и яблоко, он протянул их Джастину.
— Возьми, а то пока готовить буду — огонь слюной зальешь.
Джастин поблагодарил. Съел, соблюдая осторожность. Печальный опыт научил его — после продолжительной голодовки, избыток пищи может принести немало страданий. Тем временем, жаркие языки пламени неспешно лизали сухие дубовые головешки, пытаясь дотянуться до нанизанных на прутики кусков шкварчащего мяса.
— Ох, и повезло мне, что по дороге встретился тот паренек, — вещал негромким, хрипловатым баритоном рыцарь. — Конечно, наглец запросил за троих кролей — что за корову. Распознал ведь, засранец, доброго человека, увидел, что так не отниму. Хотя зайцы, надо сказать, достойные. Жирные, сочные — вон как капает. А самому мне, знаешь ли, за зверьем по лесу гоняться недосуг. Да и, что уж тут лукавить, не мастер я в этом деле. Мой инструмент, так сказать, на более крупную дичь рассчитан.
Говоря это, он с усмешкой кивнул на стоявший рядом эспадон. Тяжелый двуручный клинок стоял, опершись о камень, под некоторым наклоном, но все равно заметно возвышался над головой сидящего рыцаря. Тоже, к слову, немаленького.
— Я вижу, ты закончил с солониной. Стало быть — подкрепился. Немного отдохнул. А значит — теперь уже можно и поговорить. Для начала познакомимся. Я Салливан фон Элликот. Однако, учитывая обстоятельства, оставим этикет и субординацию. Здесь, сегодня — можешь обращаться ко мне просто по имени.
Джастин, задумавшись, отвел глаза.
Обстоятельства значит. Может и правда — некоторые из дворян не лишены совести. И все это радушие, вымученная доброта и щедрость — есть просто запоздалое раскаяние. Интересно, чего он хочет…
— Зовут меня Джастин. И я хочу еще раз поблагодарить вас, сир. За еду, за доброту, за спасение. Я…
Он вдруг замолчал. Сдержался. Хотя всплывающие в памяти кошмары, требовали продолжить. Фон Элликот заметил это. Заметил — потому, что подобного ожидал.
— Продолжай… Джастин. И обращайся на ты. И не утаивай того, что рвется наружу. Ибо, как ты справедливо заметил — я добр. Особенно теперь.
«Я всегда верил, что небесные — люди чести!» — хотел выпалить Джастин. Но сдержался снова. Сейчас эти слова, еще недавно произносимые с запалом, жаром и благоговением, были бы просто перепачканы сарказмом. Звучали бы горькой насмешкой. А насмехаться над рыцарем неба — было неблагоразумно. Даже теперь, когда воспеваемые честь и достоинство ордена были попраны.
— Простите за то, что замарал сабатоны. Некрасиво получилось. Переел картошки с тутошних огородов. А от сырой картошки, да с голодухи, да по лесу побегав…
Салливан задумчиво накручивал пышные усы на палец.
— Значит, гнали тебя вроде как за воровство? Не за мундир? Не вознаграждения ради?
Джастин потер заросшую, грязную щеку не менее грязной рукой.
— Ну, одно то другому не мешает. Так мне думается. А вообще, мне важнее то, что так и не догнали. Благодаря вам. Хотя… было то их около дюжины. Так что… при всем уважении конечно…