— Первый, кто засунет сюда свою глупую голову, получит своё напоследок.
Он бросил искоса взгляд на лежавшее в лужи крови безжизненное тело своего товарища. Леший, безусловно, был мёртв. Этот день, по-видимому, оказался самым неудачным в их жизни и, как ни прискорбно, судя по всему, последним.
К его удивлению, его почему-то это совсем уже не пугало — всё, что было до этого в его жизни, вдруг в одно мгновение обесценилось. Ему теперь совсем не было за что-то в ней держаться. Она ещё в нём теплилась — но уже ничем не согревала. Она стала ему в этот миг безразлична. Это нельзя было передать словами, просто все связывающие его с ней ощущения — вдруг куда-то пропали.
«Видимо, когда наконец-то до мозга доходит, что смерть неизбежна и он больше не в силах что-либо уже поделать с этим неприятным для него казусом, все предохранители начинают один за другим выходить из строя, пережигая все нити прежних ощущений, так сказать, чтобы избавить рассудок от дальнейших негативных процессов» — успел ещё подумать он и усмехнулся.
Макс был «человеком войны» — вне неё он себя не видел, не ощущал и не знал, как жить. Последние три года он нанимался по контракту через ЧВК в ту или иную горячую точку на планете. Задачу для себя в этой жизни он видел простую — привести в чувство тех или иных зарвавшихся деятелей или ещё какого-нибудь совсем обезумевшего персонажа, которому было уже давно наплевать на всё, кроме денег, власти или мании величия.
Он побывал за свои 38 лет во многих горячих точках, участвовал в первую и вторую чеченские кампании, уничтожая свихнувшихся «представителей рода человеческого» на джихаде и американских долларах. Принимал участие в спецоперации в Сирии, а сейчас его вот занесло и в эту обезумевшую от гражданской войны страну.
Риск был второй натурой Макса, а без «Адреналина» он вообще не мог жить. Он прыгал с парашютом с таких мест, откуда большинству людей даже смотреть было страшно. Он залазил туда, куда даже птицы старались не забираться. И вот сейчас он — Максим Марьялов, бывший капитан Российской армии — видимо, испытал свою судьбу до конца. Макс сплюнул кровавую жижу, скопившуюся во рту, на пол и прислушался к доносившимся с улицы крикам.
— Эй, Москаль! — орал кто-то за окном.
— Бросай свой самострел в окно — он тебе больше не понадобится!
— Тебе кранты, Ватник, добачился, хай к нам — мы тебе лекарство пропишем! — Захохотал ещё кто-то.
— Кидай ружьишко, если хочешь мамочку увидеть, — съязвил ещё один.
— На панели. Гы. Гы. Гы! — пропищал фальцетом третий.
— Москаль! — Если не выкинешь ружьишко, мы закинем тебе гранатку, усёк, твою мать! Ластай лапы и выползай, даём тебе пять минут! — Послышался ещё чей-то, более уверенный и жёсткий голос.
Сомнений не было, сейчас в окно полетит граната. Макс со злостью сплюнул, оценил свои перспективы и крикнул:
— Хай, бандерлоги, сдаюсь! — И деревенеющей рукой вытолкнул автомат в окно.
Через минуту в дверном проёме, одна за другой — показались три ухмыляющиеся морды бандитов.
— Ну что, Москаль, допрыгался, — с усмешкой сказал мордатый бандеровец, поигрывая огромным тесаком в руке. На его голове гордо красовалась каска с намалёванной нацистской свастикой. На губах играла ехидная, противная ухмылка. Щека была обезображена давним ножевым шрамом, а подбородок недельной рыжей щетиной.
— Сейчас мы тебя будем немного резать, кацап, — заметил ещё один, тощий, как кочерга. В его руке тоже появился нож.
— Этот готов! — прокомментировал третий, похожий на расплывшуюся амебу, пиная ногой безжизненное распростёртое на полу тело Лёхи.
— Ну, Москаль, хочешь что-нибудь сказать напоследок своим «ватным дружкам»? — поинтересовался мордатый, вытаскивая смартфон.
— Давай, не стесняйся! Я запишу и передам по назначению, — заметил он с гнусной ухмылкой.
— Землице ему нашей захотелось, — процедил тощий, присаживаясь перед Максом на корточки.
— Щас мы тебя ей накормим! — захохотала «Амёба», имевшая когда-то явно женское начало.
«Сборище явных дегенератов», — подумал Макс, наблюдая за ирреальной троицей.
— Это уже не ваша земля, продажные твари, вы её давно просрали и продали всякой нечисти! — процедил он, еле двигая языком.
В угасающем сознании пришельцы уже начали терять нормальные очертания. Собрав последние силы, он прошептал, вытаскивая из-за спины руку:
— Но я сомневаюсь, что вам придётся топтать её и дальше. Из разжатых пальцев к ногам нацистов покатилась граната. Последнее, что он запомнил, проваливаясь в пустоту, — это расширившиеся от ужаса зрачки глаз тощего.