– Чего же вы к другим тогда подходите? – насторожилась Вера.
Ходырев растерялся, стал объяснять, что встречались просто так, а та подруга давно не пишет и, наверное, его забыла. Получалось неубедительно. Вера отставила ногу в блестящем ботике и заявила:
– Почему вы так плохо думаете о девушках? Надо верить людям. Возьмите и напишите ей письмо, если у вас настоящие чувства, все наладится.
– Какие там чувства, – топил сам себя Борис. – Мы всего-то два вечера встречались, а затем меня в армию забрали.
– Значит, и ту девушку обманывали. Легкомысленный вы человек, а еще комсомолец! Стыдно таким быть.
На этом знакомство закончилось. Вера пошла по своим делам, раздосадованный Борис со злостью рассуждал: «Во, дылда принципиальная. На кой черт такая сдалась!» Вскоре его остановил патруль. Младший лейтенант долго проверял документы, а лопуховатые помощники моргали и переступали с ноги на ногу.
– Вот ты штрафник, а шляешься по улице, – строго сказал младший лейтенант.
– Я не штрафник. То есть бывший штрафник.
– Какая разница, бывший или настоящий. За что в штрафную роту попал?
– За самовольный уход из части.
– Дезертир, значит?
При этих словах помощники-лопухи перестали топтаться и взялись за ремни винтовок. Ходырев коротко рассказал свою историю, но младший лейтенант, не нюхавший пороха, ему не поверил. Тем временем собрались зеваки и стали громко переговариваться. Звучали несправедливые, обидные слова: «Дезертира поймали… воевать не хочет… вот гаденыш». Лишь одна женщина пожалела Ходырева и сказала: «Он дурачок еще, не понимает ничего. Вы его строго не наказывайте». Наверное, Бориса отвели бы в комендатуру, но невесть откуда появился старшина Глухов с каптером.
Держался он уверенно, хотя и сам в прошлом являлся штрафником. Младший лейтенант даже не догадался проверить у него или каптера документы. Старшина повел разговор с патрулем на равных, даже нахально и заявил, что забирает Ходырева.
– Он не в самоволке? – уточнил младший лейтенант.
– Нет. Отпустили размяться, а он без толку шатается. Балбес.
– Балбес, – согласился командир патруля. – Забирайте, некогда мне с ним возиться.
– Спасибо. Я его воспитаю.
Ходырев задохнулся от обиды. С вороватого старшины сняли приговор просто так, без особых заслуг. А Борис сходил в атаку, чудом выжил, затем участвовал в успешном рейде. А когда рота выходила из окружения, то вместе с покойным капитаном Митрохиным прикрывал отход. У него три убитых фрица на счету, вину свою искупил полностью. Все это он выложил Глухову. Тот лишь посмеивался.
– Не кипятись, пойдем лучше выпьем.
Борис выпивать не рвался, но и отказываться не стал. Пришли на местный базар, который оказался почти пуст. Торговали семечками и мелкой сухой рыбешкой, но Глухов прекрасно знал, что к чему. Коротко переговорил с девахой, лузгающей семечки, невесть откуда взялась темная бутылка и связка вполне приличной воблы.
Пристроились на углу прилавка, рядом с торговкой. Каптер, длинный, унылого вида парень, с отвисшей нижней губой, достал из вещмешка банку колбасного фарша, полбуханки хлеба. Самогон наливали в кружку. Торговка в плюшевом жакете не переставала грызть семечки и насмешливо поглядывала на служивых.
– Чего смотришь, красивая? – подмигнул ей Глухов. – Вали к нашему шалашу, гулять будем.
– С одной бутылки не разгуляешься.
– Неси вторую, деньги есть.
В протянутой руке старшины Ходырев разглядел несколько красных бумажек по десять червонцев, четыреста или пятьсот рублей, именно столько стоил самогон. Деваха подчинилась напору Глухова, достала еще бутылку. Не отказалась от протянутой кружки, выпила, а старшина протягивал ей на кончике трофейного немецкого ножа кусочек аппетитного колбасного фарша.
И деваха выглядела аппетитно. Лет двадцати или чуть старше, с румяными щеками и слегка подведенными глазами. Она расстегнула жакет, виднелась нарядная голубая блузка, а под ней – высокая грудь. Деваха совсем не напоминала принципиальную Веру у почты. Если кавалер ей понравится, то будет с ней весело, и пойдет все по полной программе без глупых слов о любви и дружбе. А Прокофий Глухов, возрастом за тридцать лет, считай старик, ей явно нравился. Поднес еще ломтик фарша и сладко спросил:
– Как же таких красавиц по имени кличут?
– Зина.
– Зиночка, значит. А меня Прокофий. Чудо-девушка! За такую выпить не грех.
Выпили. Причем Борису старшина налил небрежно, между делом, не предложив закусить. Вился вокруг Зины, которой понравился выкидной немецкий нож с ярко-красной рукояткой и цветным изображением улыбающейся девушки.
– Портрет немецкой гретхен. Она улыбается и не знает, что ее фрица насадили на штык в здешних чудесных местах.