Глубоко была изучена и его личность, вызывавшая гадливость. По свидетельствам близких связей лидера ОУН, в том числе знавших его с молодых лет, это был болезненный, мстительный и завистливый человек, с манией величия и садистскими наклонностями.
В детстве под предлогом выработки силы воли он умерщвлял домашних животных, а в скаутском отряде, где состоял, имел кличку «Кошкодав», наушничал командирам, избивал слабых и пресмыкался перед сильными. Согласно протоколу допроса военнопленного Эрвина Штольце, начальника второго отдела Абвера, начиная с 39-го года, Бандера активно сотрудничал с немецкой разведкой. Но, являясь ценным агентом, был фанатиком, карьеристом и фактически бандитом, отрицая любые нормы человеческой морали. За растрату крупной суммы денег, полученных на проведение операций, и двурушничество[71] помещался на перевоспитание в концлагерь.
Бытовая характеристика «идеолога» излагалась в показаниях захваченного чекистами руководителя службы безопасности ОУН Мирона Матвейко, являвшегося личным охранником Бандеры и тоже была нелицеприятной. Из них следовало, что он постоянно и открыто изменял жене, избивал ее беременную, а еще присваивал партийную кассу. Отличался жадностью и скотскими привычками.
«Да, полнейшая мразь. И как земля носит таких?» — рассматривая фотографии объекта, думал Исаев.
В отличие от Бандеры, его заместитель Лев Ребет выглядел вполне прилично. Будучи профессором права в поте лица трудился в печатавшемся в Мюнхене оуновском журнале «Украинский самостийнык», писал научные труды об исключительности своей нации и борьбе с Советами, а еще был Главным судьей ОУН, утверждавшим смертные приговоры.
Закончив работу с документами и заперев дело в сейф, Исаев отправлялся к себе в гостиницу, где в номере изучал немецкий язык с приходящей репетиторшей. Была она представительной и в возрасте, звали Амалией Львовной. В прошлом заведовала кафедрой в ИнЯзе[72].
— У вас хорошие способности, молодой человек, — сказала после третьего занятия. — Берлинский диалект не гарантирую, но через три месяца язык будете знать прилично.
После обеда и часового отдыха Исаев направлялся в соседнее здание, где в учебном классе вместе с еще десятком незнакомцев под руководством опытных инструкторов изучал специальные средства и технику. К таким относились яды с психотропными веществами, стреляющие авторучки, помады и зонты, закамуфлированные под бытовые предметы фотокамеры, система наблюдения «Магнолия», а также многое другое. Два раза в неделю группа выезжала на неприметном автобусе ГЗА-651 в столицу, где отрабатывалась в слежке за учебными объектами, приемах ухода от нее и проведении тайниковых операций. А еще по вечерам, отужинав с Вилорием в буфете, Николай палил с ним в тире по мишеням и укреплял организм в спортзале.
Со слов майора, он не так давно вернулся из очередного вояжа в Латинскую Америку и находился, как сам выразился — на декомпрессии. Поучиться у «дипломата» было чему. Из любой модели пистолетов (отечественных и зарубежных) он без промаха бил в цель. Мог делать это с двух рук, на месте и в движении. А еще стрелял в полной темноте на слух. Даже при своей богатой практике подобного Исаев не встречал.
Удивил он Николая и приемам рукопашного боя, когда в первом же поединке Исаев обрушился на маты, сбитый ударом пяткой ноги в лоб.
— Что это было? — с трудом поднялся и икнул.
— Каратэ, — улыбнулся Львов. — Если есть желание, за литр дам несколько уроков.
— Заметано, — пощупал голову Николай. — Только больше так не бей, у меня мозги чуть не вылетели.
Этим же вечером, приняв душ, оба сидели у Исаева и пили купленный в буфете коньяк, закусывая бужениной.
— Так где ты такому научился? Стрельбе и этому самому каратэ? — поинтересовался Николай, когда приняли по первой.
— В Харбине, — сжевал ломтик мяса Львов. — Там отец в тридцатых служил при нашем Генконсульстве, занимался охраной. Так он меня тренировал в стрельбе, а один его знакомый японец держал платную школу каратэ — в ней и натаскался. Потом это здорово пригодилось, когда попал в систему и закончил высшую школу НКВД на Ленинградке.
— И где после нее служил? — снова плеснул в стаканы Исаев.
— Как и папаша, в охране нашего посольства в Латвии, а с началом войны отозвали в Москву. Ловил здесь агентов, сигнальщиков и другую шелупонь. Сначала опером, а затем старшим группы. Еще в 44-м участвовал в обеспечении безопасности Ялтинской конференции в Крыму.
— Сталина видел?
— Только кортеж издалека. Мы в основном по горам да лесам шарили. Зато прищучили в районе Балаклавы немецких диверсантов. Восемь кончили в бою, четырех, захватив, по полной допросили. Оказались заброшенной туда спецкомандой «Днепр», старший — оберфенрих Райберг. Ну а перед самой конференцией, в июле, наши ребята под Алуштой захватили вторую группу, собиравшую информацию о возможных передвижениях членов делегации и полгода скрывавшуюся в лесах.