К «уазику» подошел майор Коковцев и, не глядя на Ковалева, вполголоса произнес в пространство:
– Повезло тебе, Серега. Нашли пятнадцать граммов чистого гашиша и еще какую-то хрень в ампулах. Кстати, нашли еще и две пули от «Калашникова», засевшие в стенке сарая. Сейчас над ней начнут мудрить эксперты, но, судя по всему, начало траектории будет у этого домишки, – майор кивнул на административный корпус. – Одна из них, наверное, твоя – со следами крови. Везет тебе сегодня.
Сергей вяло кивнул, продолжая равнодушно глядеть на то, как трое оперов в штатском вывели из ближайшего жилого корпуса двух бритых молодых людей со скованными наручниками руками. Одного из них Ковалев узнал – он разгружал ящики с машины в ту ночь, когда Сергея подстрелили. Старший лейтенант слегка оживился. «Нового воя в прессе и по ящику не избежать, – подумал он, – но этого ублюдка мы прищучили крепенько и просто обязаны расколоть».
Крысолов лежал на горячем песке, на берегу речки, нежась под обжигающими лучами солнца, положив ноги на раскаленный плоский камень. Прикрыв глаза футболкой, чтобы не напрягаться, сокращая зрачки в точку, Крысолов слушал успокаивающий шум быстрой воды и готовился к следующей тренировке. Тепловидение он освоил отлично, с грехом пополам телепортировался, а вот телепат из него был пока что паршивый. Точнее – совсем никакой.
Мешали постоянная напряженность и вбитая годами недоверчивость. Разум Крысолова был скован и суетен, рассеян и искал рационального решения проблемы, словно это было решение обычной тактической задачи, хотя и понимая, что все не так просто. И это злило Крысолова, что сковывало его еще больше.
Получив по электронной почте уведомления, что его предупреждения получены и приняты к сведению, Крысолов попытался связаться с Мирдзой, но безуспешно. Связался с Витькой, но сразу же получил в ответ кодовую фразу, означающую, что он под плотным наблюдением и прослушиванием. Сразу же пришлось прервать связь. Все очень и очень неприятно.
Крысолов задремал, убаюканный речным шумом. Обгореть он не боялся – организм автоматически подстраивался практически под любые естественные внешние воздействия. Сквозь дрему Крысолов улыбнулся, вспомнив, как лет восемь назад переплывал Волгу чуть ниже Саратова, ломая у берегов тонкий декабрьский ледок. Зима тогда была не особенно холодной.
В сознании проносились какие-то смутные образы. В какой-то момент Крысолов увидел себя, сидящего в густой траве на холмистом берегу какого-то водоема – то ли озера, то ли широкой реки. Ущербный месяц серебрил рябь на воде, из которой выходили черные мокро-блестящие фигуры. Крысолов бил по ним скупыми точными очередями из РПК, а в голове вертелась одна мысль: «Зачем? Это же не моя война».
Потом водная гладь растянулась до горизонта, берег превратился в узнаваемые дюны Рижского взморья. Исчезли и мокрые скользкие фигуры, и РПК. Рядом шла Мирдза, и крупные пушистые снежинки застревали в ее волосах, таяли на лице. Она шевелила губами, но Крысолов не слышал слов. Да это было и не нужно – он и так помнил их все, до последнего
И все вновь исчезло, вытесненное лицом Змея.
– Не спи, Крысолов. Замерзнешь.
И туг Крысолов понял, что голос он слышит не во сне Он распахнул глаза и приподнялся. И никого не увидел. «Что за чертовщина?» – сонно подумал он.
– Хорош чертыхаться. Давай к дому, дело есть, – снова услышал он голос Змея. Но, оглянувшись по сторонам, не увидел его. Удивленно и раздраженно пожал плечами, гадая, не приснилось ли это ему все-таки, и пытаясь вспомнить, откуда мог взяться тот сон с черными фигурами, выходящими из воды. С боевыми пловцами ему приходилось сталкиваться пару раз, но только как с партнерами по работе. Сам он тоже частенько пользовался подводным выходом к цели и водным путем эвакуации. Но сон не был вариацией на темы воспоминаний – все было слишком объемно и четко, привязано к конкретному времени и топографически – к какому-то конкретному месту. Вот только Крысолов никак не мог узнать это место и понять, что за время. Искупался, чтобы смыть с кожи налипший мелкий песок и, натянув футболку и шорты на мокрое тело, пошагал к дому.
Крысолов вошел в калитку, обогнул дом и увидел во внутреннем дворике Рустама и Змея, сидящих на супе. Увидев Крысолова, Змей улыбнулся и подмигнул названому брату.
– Услышал все-таки, – сказал он, – А ты не верил.
Крысолов нахмурился, сосредоточенно поглядел на хохочущих братьев.
– Так, значит, мне не приснилось? Ты звал меня отсюда?
– Конечно, – ответил Змей. – Не бегать же мне за тобой и не уставшего Рустика гонять.
– Подожди, – слегка ошеломленно произнес Крысолов, – как это у тебя получилось? Я же никак не мог тебя до этого «услышать».
– Да не у меня получилось, а у тебя. Ты наконец-то задремал, расслабившись, как котяра на солнышке. Вот я тебя и подловил. А то ты, по-моему, начал уже отчаиваться и считать себя неспособным.
Крысолов досадливо дернул щекой. «Уж эта мне проницательность умудренных аномалов», – с раздражением подумал он. Потом вспомнил о бедных обычных людях, которых он сам видел, казалось, насквозь. Как иной раз досаждал им оракульствующий Крысолов. Не выдержал и сам рассмеялся.
– Так что за дело? – отсмеявшись, спросил он. Змей задумчиво поглядел на него.
– Ты все-таки немного наследил. Через десять дней Синдикат начинает массированную операцию. В Кашкадарьинской, Сурхандарьинской и Самаркандской областях. Переходим на боевой график тренировок «сорок – восемь». Я освободил Рустама от работы – часть времени гонять тебя будет он, уж не обессудь.
Крысолов кивнул – ему со школы был знаком авральный график «сорок – восемь», сорок часов обучения с пятью пятнадцатиминутными перерывами на еду и восемь часов на сон.
Змей поглядел на часы.
– Сейчас – семнадцать пятнадцать. График вступает в действие в восемнадцать ноль-ноль. Садись, пока чайку попьем.
Наливая в пиалы ароматный зеленый чай, Мансур вдруг остро поглядел на Крысолова.
– А ты в курсе, что ты – единственный из всех нас, кто не знает своего настоящего имени? И вообще, знает ли его кто-нибудь?