Война подкосила многих, Синдикат – в их числе. Все готовились к скорой победе в наступательной войне, настраивались на укрепление связей с европейскими филиалами. И – 22 июня. Погибли десятки одаренных аномалов в среднем и младшем комсоставе Красной Армии и Вермахта. В ходе войны были выбиты такие кадры, как генерал Черняховский, полковник фон Штауффенберг, влезший зачем-то в бездарное покушение на Гитлера.
По окончании войны все пришлось собирать из осколков: кто-то погиб под бомбами, кто-то просто сгинул – случайно или намеренно. Восстанавливать взялись ребята из Сибирского, Северо– и Южноамериканского филиалов. И за три года снова сколотили прочную сеть по всему миру.
Сейчас Центр имел каналы выходов не только на все региональные филиалы, но и на каждого оперативника или аналитика в отдельности – мечта предков. Но – спасибо цивилизации за ее технические блага, и пусть она скажет спасибо за них же нам.
Оставив «близнецов» в прихожей, где толпились уже с десяток аномалов, отобранных с той же тщательностью, что и охрана куратора Крысолова, Николай Николаевич вошел в гостиную размером с хороший теннисный корт. Безмолвный молодой человек, вышколенный до такой степени, что его так и хотелось назвать «лакей», проводил Ник-Никыча на его место в самом конце длинного стола, застеленного черным сукном. Все упругие кожаные кресла за столом уже были заняты немолодыми мужчинами разной степени упитанности и плешивости. Все это сборище напомнило Николаю Николаевичу приснопамятные заседания райкома или обкома. «На Политбюро они не тянут, – с внутренней усмешкой, не отразившейся на серьезном лице, подумал он. – До маразма еще не дожили, вроде. Или дожили?»
Усевшись в предупредительно подвинутое «лакеем» кресло – в меру жесткое и упругое, – Ник-Никыч оглядел собравшихся. Из них он знал только троих: своего регионального шефа Борова; Управителя Шторма, первого заместителя Верховного Главы Синдиката и Главу Новосибирского филиала Илько. Само собой, это были только псевдонимы, настоящие их имена знал только Верховный Глава, «Capo di tutti capi»[7].
Тучный мужчина во главе стола скорее всего и был сам Верховный Глава, иначе вряд ли бы Управитель Шторм притулился по правую его руку. Все внимательно смотрели на то, как усаживается Николай Николаевич, и ему стало немного не по себе. Впервые за свою долгую жизнь он увидел всех восемнадцать Глав вместе. Считая Верховного, его первого зама и самого Ник-Никыча, получалось двадцать один человек. «Очко, – снова внутренне усмехнулся он, – Blackjack». Но потом поправился: «Недобор, всего двадцать».
Кресло, предназначенное одному из Глав, стояло пустым, а на столе перед ним лежала белая роза – символ смерти. «Уж не мое ли дитятко – Крысолов – порезвился», – вдруг подумал Николай Николаевич. И, чувствуя на себе взгляды собравшихся, он еще больше укрепился в своей догадке. «Дальше фронта не пошлют, – вдруг отчаянно подумал Ник-Никыч, – больше пули не дадут». И, храбро придвинув к себе сияющую чистотой хрустальную пепельницу, закурил. Все покосились, но ничего не сказали.
После долгого молчания, во время которого все ерзали и скрипели креслами, а Николай Николаевич, вдруг став совершенно спокойным, курил, поднялся Верховный Глава. Точнее, он лишь оторвал ненадолго от кресла обширный зад и снова его опустил.
– Как вы почти все знаете, господа, – начал он, – несколько дней назад почти полностью уничтожен наш Среднеазиатский филиал в Ташкенте. Погиб тамошний Глава.
Верховный замолчал, и Ник-Никыч почему-то вспомнил старый анекдот: «Водки, всем водки, пока не началось!». Верховный вперил тяжелый взгляд в куратора.
– Несет за это ответственность один из оперативников местного филиала. И, конечно, куратор предателя.
Теперь уже все глядели на Николая Николаевича.
«Началось», – подумал он и уже не сдержал рвущийся наружу нервный смех.
Ковалев задумчиво покрутил в пальцах рюмку. Разговор с убноновским опером не то чтобы не клеился, но и не развивался. Капитан Рогозин, представленный Богданом, как просто Виталька, против чего тот не возражал, подтвердил все, что рассказал Димка, но ничего сверх не добавил. И Сергей начал раздражаться, злиться на Богдана – вытащил к черту на рога, и тянет «пустышку».
– Что, Димыч, – вдруг спросил Ковалев, – ты, кажется, Иваныча водочкой помянуть хотел? Так вот тебе водочка, – и он щедро налил Богдану в рюмку «Нашей водки», купленной в ларьке у рынка. Плеснул Рогозину и себе. Поднял рюмку.
– Извини, – негромко спросил Виталий, – а кто такой Иваныч?
– Да я же говорил… – начал Богдан, но Сергей прервал его жестом.
– Капитан милиции в отставке Глуздырев Василий Иванович, бывший участковый в моем районе, – так же тихо произнес он. – Его, если мне башка еще не отказала, эти сраные сектанты зарезали. Сунулся Иваныч из-за меня в это расследование, наблюдал за сектой, ну а они его… – Ковалев махнул рукой.
– Мы ж с Серым через него и познакомились, – мрачно сказал Димка. – Я там, на даче, каждое лето обитал, а Серый по соседству жил. Ну, понятно, где ж это видано, чтобы местные с дачниками не валтузились? Лет нам тогда по семь-восемь было. Ну и сцепились. А Иваныч – он тогда еще участковым работал – мимо проходил. За ухи нас – и к себе. Мы думали – кранты, родителям накапает, а он поговорил по душам, узнал, из-за чего сцепились. Посмеялся, пожурил и угостил чем-то, я уж не помню, то ли конфетами, то ли шоколадом. Идите, говорит, да не деритесь, черти, соседи как-никак. Потом каждое лето у него паслись.
– За деда нам был, – грустно вздохнул Ковалев, – за неимением своих родных дедов и бабок. С его подачи, наверное, оба в менты и подались.
– А с чего ты взял, что его именно эти святоши убили? – внезапно спросил Виталий, – Мало ли у старого участкового врагов?
– Ну, своим-то глазам и ушам я еще верю, – зло ответил Сергей, приподняв над столом простреленную руку. – «Калашниковы» своими глазами видел, как в меня из автоматов с глушаками лупили – тоже. Вот выстрелов почти не слышал – это да, но именно поэтому ушам я и верю. Зато не верю в совпадения – сначала стреляют в меня, а через двадцать минут я нахожу убитого Иваныча и пустую видеокамеру. Если бы там побывал кто-то из бывших подопечных старика, то он либо прихватил бы видеокамеру, либо вообще ничего не взял.