Теперь Боб приговорен. Он при любом раскладе мертв. Просто ему еще не сообщили. Его семья, особенно жена, будут вынуждены жить под гнетом всеобщего осуждения. Как она сможет доказать, что не знала, каким чудовищем был на самом деле ее муж? Или как она объяснит, что знала, но ничего не сделала, чтобы помешать этому?
Я думал о том, нет ли у Боба алиби для некоторых других убийств. Ведь он находился в Окленде во время нескольких первых. Тем не менее, так как эта кошмарная цепь преступлений слишком серьезна, полиция сумеет обойти некоторые неточности, а так как убийств больше не произойдет, они удовлетворятся тем, что окрестят Кэлхауна Потрошителем Крайстчерча. Я многому научился, отмывая их коридоры, и знаю, что им так отчаянно нужен подозреваемый, что они будут помалкивать и никогда не упомянут о ДНК, найденном на уликах, который не слишком будет совпадать с ДНК главного подозреваемого, и о парочке новых трупов, которые изредка будут появляться, скажем, раз в год; они все спишут на преступника-подражателя. Я сделаю счастливыми их, прессу, да всю страну. Я даже себя сделаю счастливым.
— Ладно, Боб, тогда объясни мне, как так получилось, что ты ее убил.
Он поднимает голову. Смотрит мне в глаза.
— Я проследил за ней до дома, чтобы с ней поговорить, понятно? Просто поговорить. Я хотел, чтобы она подала заявление на мужа, потому что муж у нее настоящая сволочь, понятно? Черт, да ты наверняка видел его. Заносчивый самонадеянный ублюдок. Такой надутый весь, уверенный в том, что ему плевать на закон и что он вправе избивать свою жену. Поэтому я проследил за ней до дома, чтобы объяснить, что она делает ошибку, и, когда я сюда попал, то увидел, что дома она одна.
— Это не входило в твои обязанности, Боб. Ты приехал в этот город только чтобы расследовать мои преступления.
— Я знаю. Я это знаю, но просто… просто так получилось.
— Ты знал, что она будет дома одна?
— Не точно.
— Для меня это звучит как да.
— Я так и думал.
— И поэтому ты проследил за ней, правильно? Потому что поговорить ты с ней мог только с глазу на глаз.
Он пытается пожать плечами, но ему удается лишь слегка пошевелиться.
— Наверное.
— Наверное. Ну, допустим, и что же произошло дальше?
— Я постоял немного на улице, думая, что делать дальше.
— Думая, убивать ее или нет?
— Ничего подобного.
— Тогда что?
— Не знаю. Я просто стоял, смотрел на дом, думал о том, как лучше всего убедить ее, что она должна сделать. Наконец, когда я подошел к двери и постучал, мне никто не ответил. Я собирался уйти, но почему-то не сделал этого.
— Потому что ты понял, что шанс слишком удачный.
— Потому что я волновался. А что, если она не открывала дверь, потому что ее муж был дома и избивал ее за то, что она не приготовила вовремя обед, или не почистила ему ботинки, или под любым другим ничтожным предлогом? В любом случае я дернул за ручку, и дверь оказалась заперта, но у меня была связка ключей, специально изготовленных для того, чтобы подходить к большинству замков в жилых домах, и я ими воспользовался.
Мне знакомы такие ключи. И еще я знаю, что домашнее насилие происходит не тогда, когда речь идет не о мужчине, слишком влюбленном в свою жену, а когда о том, который упивается возможностью контролировать ее.
— Я поискал ее на кухне и в гостиной.
— Ты звал ее по имени?
— Нет.
— Потому что ты не хотел, чтобы она узнала, что ты в доме?
Он качает головой:
— Вовсе нет. Я не хотел, чтобы ее муж услышал, что я в доме, на тот случай если он ее избивал.
— Неубедительно, Боб.
— Нет. Дом действительно большой. Я не мог точно знать, где и что в нем происходит.
— И что потом?
— Она была наверху, сидела на кровати. Рыдала.
— Я полагаю, поэтому она не открыла дверь?
— И я так подумал. Когда она увидела меня, то жутко перепугалась. Я быстро объяснил ей, кто я такой, тем более она сама начала меня узнавать.
— Наверное, она почувствовала большое облегчение, узнав, что ты коп, а не серийный маньяк, — говорю я.
Если он и заметил иронию, то вида не показал.
— Она снова села, и мы начали разговаривать о ее муже, но больше о ней. Видишь ли, решение надо было искать в ней, а не в ее муже. Он-то навсегда останется садистом. Остановить его не было никакой возможности. Чего люди не понимают, так это того, что такие парни неисправимы. В смысле как их вообще можно исправить, если все, с чем они сталкивались в жизни, это насилие? Я пытался поговорить с ней, спокойно и рассудительно, и сначала все шло хорошо.