Эрик прикрыл глаза, кажется, лишь на миг, а когда открыл снова, солнце в окне почти ушло за крыши, а в избе одуряюще пахло вареной курицей. Он только сейчас сообразил, насколько голоден: перед защитой толком не поел, слишком волновался, а потом день понесся взбесившейся лошадью, и стало вообще не до того.
– Садись, – улыбнулась Ингрид, водружая на стол чугунок, в котором обнаружилось густое варево из курицы и пшена.
Альмод наполнил миску первым, но вместо того, чтобы начать есть, отошел к кровати. Тронул спавшего на животе раненого за запястье:
– Будешь?
Тот вскинулся, просыпаясь, охнул – резкое движение явно разбередило недолеченную спину. Кивнул.
Альмод опустился прямо на пол, пристроив миску на поднятое колено, взялся за ложку.
– Сам, – сказал Фроди, неловко сдвигаясь к краю постели. – Еще не хватало.
– Сам так сам, – не стал спорить командир.
Уходить, впрочем, не стал, так и держал миску, пока Фроди не вернул ложку.
За столом молчали. Альмод ел быстро и равнодушно, словно ему было совершенно все равно, что класть в рот. Ингрид поглядывала на него встревоженно, но ничего не спрашивала. Эрик и подавно помалкивал. Доев, поднялся из-за стола, оставив на нем грязную посуду, как привык: в университете слуг хватает. Шагнул было к двери: зачем сидеть в четырех стенах, когда на улице самая настоящая весна? Он успел за зиму соскучиться по зеленой траве и яркому солнцу. Но странно, что купцы не ходят так из конца в конец мира. Да, опасно, но вряд ли опаснее, чем там, где спят в доспехах, не выпуская из рук оружия.
– Посуду помой! – окликнула его Ингрид. Эрик обернулся. Девушка двинула по столу стопку сложенных друг в друга мисок. – Бочка с водой в сенях, шайка там тоже есть, нагреешь как-нибудь сам.
– Я?! – изумился он. – Но…
Он хотел сказать, что никогда такого не делал. Видел в детстве, но когда это было.
– А кто еще? Мы с Альмодом готовили, значит, тебе мыть. Не Фроди же.
Эрик сильно сомневался, что Альмод снизошел до готовки. А вот в том, что на новичков всегда сваливают самую грязную и неприятную работу, был почти уверен.
– Заплатить какой-нибудь девке, за медяк вымоет.
– Здесь-то можно и заплатить. А как ты, интересно, будешь искать девок посреди леса в паре дней пути от жилья?
Эрик смутился. Ну да. Чистильщики за собой слуг не таскают. Привык на всем готовом…
– Если башковитый мальчик боится испачкать ручки, могу я помыть, – фыркнул Фроди, не поворачивая к ним головы. – Только надо, чтобы меня кто-нибудь подержал. Надорвется ж малой.
– Да уж, ты-то явно не боишься испачкать руки! – вспыхнул Эрик. – Наверняка в крови по локоть.
Фроди расхохотался:
– Ага, по плечи. В крови таких же башковитых сопляков. – Он повернул голову, зыркнул жуткими черными глазами. – И знаешь, не жалею.
– Хватит! – рявкнула Ингрид. Повернулась к Эрику. – Ты совсем дурак или прикидываешься, что ничего не понял?
– Что я должен был понять?
– Да то, что…
– Ингрид! – рыкнул Фроди. – Не надо.
– Но…
– Нет, я сказал!
Что Эрик должен был понять, кроме того, что Фроди он не понравился с самого начала? Где еще он сглупил, кроме этой проклятой посуды? Он оглядел остальных. Альмод наблюдал с непроницаемым лицом. Ингрид явно злилась. Фроди снова отвернулся, только пальцы комкали угол подушки.
– Что я должен был понять? – повторил Эрик.
– Значит, дурак, – заключила Ингрид.
Он схватил миски и вылетел из комнаты.
В сенях едва заметно пахло хлевом: как и везде в деревнях, зимой сюда пускали скотину, и, сколько ни стели соломы, сколько ни намывай, ни скобли доски, запах въедался намертво. По стенам были развешаны серпы, косы, упряжь. Бочка с водой стояла у стены, над ней висел ковш, рядом на грубой табуретке стояла шайка.
Эрик с размаху ливанул туда воды, та выплеснулась, обожгла холодом сквозь рубашку. Он выругался вслух, длинно и грязно: услышь такое кто из профессоров, по головке бы не погладили. Но профессора далеко, а он – здесь, среди странных и страшных людей, и никуда теперь от них не деться. И эта, Ингрид, такая же, а ведь поначалу ему показалось, что она одна из всех смотрит на него если не доброжелательно, то хотя бы непредвзято. Про остальных и говорить нечего.
Он снова выругался: мокрая одежда липла к телу. Подогрел плетением воду до более-менее приемлемой температуры, бухнул в шайку посуду. Только сейчас он обратил внимание, что миски не из глины или дерева, чего стоило бы ожидать от деревенского дома, а оловянные, тонкостенные, с чеканкой по краям. Чистильщиков?
Впрочем, отмывать жирную посуду, наверное, одинаково противно, из чего бы она ни была сделана. «Незачем утруждать себя работой, с которой справится любой полудурок, голова на то и нужна, чтобы делать то, на что никто другой не способен. И получать за это звонкую монету». Кто же из профессоров это тогда сказал? Выходило, что Эрик даже до полудурка не дотягивает, потому что, когда вода начала обжигать пальцы, жир так толком и не отошел. Все же он кое-как справился.