Он видел остальных членов команды, которые вытирали и полировали за чаевые, шутили и были заняты, чтобы не смотреть на то, что было на их полотенцах, пока бочка с бельем наполнялась до отказа, и в конце дня она стала слишком тяжелой для подъема. Он видел клиентов, которые читали газеты, звонили по мобильному телефону и смотрели в пустоту, ожидая, когда они родятся заново, свежими и чистыми. И он видел мистера Эллсворта, наблюдавшего за ним.
Мужчина подошел и встал рядом с ковриком с вывернутой липкой изнанкой.
— Что вы хотите, чтобы я с этим сделал? — спросил Паулино.
— Выбрось его.
— Почему?
— Я куплю новые.
— Но почему?
— Потому что они испорчены.
Паулино знал, что не должен больше ничего говорить, но не мог остановиться.
— Как миссис Эллсворт?
Мужчина прищурился, и внимательно всмотрелся.
— Она... она ушла.
— Куда?
— Это так важно?
— Это очень важно.
— Навестить своих родственников. Она еще долго не вернется.
Он достал бумажник и протянул еще одну стодолларовую купюру.
— Вот. За коврики.
— У нас их нет, — сказал Паулино.
— Возьми деньги и реши мою проблему.
— Для этого нужно обратиться к дилеру. Коврики не самая ходовая вещь.
— Ты же сделаешь это для меня. — Он попытался дать ему еще пятьдесят. — Сдачу оставь себе. И коврики тоже.
Паулино молча вышел из машины. И не глядя пошел прочь.
— Эй! Куда ты идешь? Ты не закончил...
Мэнни и Крэйг перестали работать и замерли, услышав крики.
— Куда он идет?! — спросил ошарашенный Эллсворт. — Что происходит?
Тем временем Паулино подошел к Рубену, который работал над спортивным "Киа" в конце рампы.
— Приятель, что с тобой?
Поли не ответил.
— Я могу заплатить тебе двадцать сегодня, — сказал Рубен, переводя взгляд то на друга, то на клиента.
— Забудь об этом, амиго. — Паулино достал из кармана первую сотню и протянул ему обе купюры.
— Это что?
— LX420.
— А?
— Возьми себе. Дай немного Крейгу, Мэнни. И Линде. Она тоже много работает.
Поли подошел к своему "Эскорту" в задней части участка. На ходу он снял комбинезон, вышел из него и, не сбавляя шага, оставил его бесформенной кучей на асфальте. Затем он сел за руль и повернул ключ зажигания.
Он выехал в переулок и протиснулся мимо вереницы ожидающих машин, надеясь найти свободный участок дороги. По пути к Розалинде он включил радио, чтобы заглушить шум транспорта. Первая станция, на которую он попал, играла старые добрые песни. Он прибавил громкость и начал подпевать, не обращая внимания на слова. Через километр или около того он понял, что это была та же мелодия, которую он слышал, когда проснулся утром, — песня о любви, которая повторялась и начиналась снова. Ты заставляешь меня чувствовать себя таким новым, — пел высокий, проникновенный голос Эла Грина. — Давай останемся вместе, будь то хорошие или плохие времена, счастливые или грустные...
Слова песни показались Паулино такими красивыми, что у него защипало глаза. Это были слезы. Он продолжал подпевать, даже когда песня закончилась.
Он не хотел, чтобы она заканчивалась. А еще он хотел чтобы миссис Эллсворт была жива. И чтобы мир был чище. Хоть немного.