Дом для работников встретил Баскурта тишиной. Если не считать сторожа, то абсолютно пусто. Напоив коня, расседлав и сняв сбрую, поставил гнедого в стойла и вышел во двор. Тучи уже разогнало ветром и с отмытого неба ярко блестели звезды. Батыр устало опустился на мокрую после дождя скамейку и призадумался. Предательские слёзы стали жечь глаза по хлеще красного перца. Обида и боль сдавили грудь, хотелось реветь раненным львом. Бессилие, растерянность, страх - палитра чувств сменяющих друг друга. Вопросы, вопросы. Куча вопросов. Но тяжелая как кузнечный молот голова упорно отказывалась соображать и не давала никаких ответов. Зато желудок напомнил о себе тянущей пустотой. Баскурт вдруг вспомнил что последний раз что-то ел еще вчера перед атакой на пастуший поселок. Посёлок...
Мысли о посёлке вытянули из памяти страшные картины: горящие дома, мечущиеся в ужасе люди, свист сабель и стоны умирающих - теперь "возвращение долга" выглядело совсем иначе. Баскурт вдруг понял, что сделал с этими несчастными тоже самое что и два десятка лет назад сотворил Карабек: отобрал жизни, искалечил судьбы, сделал невинных детей сиротами. Карабек... Всё замыкается на нём! Сколько подлости и коварства!
"Я должен освободить несчастных пока их не продали в рабство!" - Баскурт даже вскочил со скамейки от этой мысли. В груди забухало а руки сжались в кулаки, вдруг захотелось ощутить шероховатую рукоять сабли, её тяжесть. Ощутить сопротивление плоти и рвущихся под острием жил. Злоба...
Баскурт вновь плюхнулся на скамью, обхватил голову руками и зарыдал. А мир продолжал жить свой жизнью и проблемы маленького человечка его не беспокоили. Где-то далеко, в степи подвывал зверь и ему отвечали редкие выстрелы. В доме неподалеку что-то шумно праздновали: рождение ребенка или свадьбу. А за глинобитной стеной гнедой конь хрустел кормом и шумно фыркал, отгоняя надоедливую мошкару. Мир живет: радуется и плачет; рождается и умирает. Ты часть его, а он часть тебя.
Янтарная жидкость, налитая в стакан распространяет вокруг пряный аромат. Литровая бутылка пуста уже на треть. Ракы или львиное молоко в Осаме пили с древнейших времен, разбавляя водой и понижая градус. Но Баскурт не стал разбавлять, он хочет напиться и всё забыть. Анисовая водка, опалив рот жидким огнем, колючим комком прошла через горло. Баскурт закашлял, на глазах выступили слёзы. Забыть всё - не получилось. Револьвер отданный старым пастухом лежит на ошкуренных досках стола, поблескивая в свете одинокой свечи вороненной сталью там, куда еще не добралась ржа. Хмель ударил в голову, ноги отказывают держать, а рука уже не так тверда, но память, раз за разом прокручивает перед взором огонь и лежащие трупы. По ушам бьют крик и каменно-тяжелые слова старого пастуха и полумёртвого Картала, их лица оплывали в пламене как воск, кожа отваливаясь слоями обнажала высушенную всеми ветрами кость. Щербатые рты стуча обломками зубов всё повторяют:
"Карабек не отец... Он не родной... Не твоя семья... Их убили!"
Черепа стали смеяться глядя черными провалами глаз в лицо батыра. Баскурт тряхнул головой чтобы отогнать морок, но видение не пропало. Они всё смеялись, их становилось всё больше. Целое войско иссушенных черепов с обрывками веревок на хрустящих шейных позвонках надвигалось всё ближе, грозя раздавить маленького человечка.
- Оставьте меня! - Воскликнул Баскурт, смахивая на пол спиртное и не хитрую снедь. Неловкий от выпитого, батыр запнулся, падая, опрокинув стул. Уже лежа на полу и размазывая по лицу пьяные слезы, он больше не видел хохочущих мертвецов. Голоса в голове затихли. Но продолжала биться мысль что именно он Баскурт должен помочь тем несчастным проданным в рабство. И пусть он сам разорил их дома, убил родных, он сам же может вызволить несчастных мужчин женщин и детей. Их с петлями на шеях гонят жестокие контрабандисты в Пустые земли, к проливу. В руку как живой ткнулся старый револьвер. Пальцы скользнули по гранённому стволу, цепляясь за ржавые пятна, прошлись по каморам барабана пока не достигли рукояти с полустертым символом на костяных "щёчках" - букве "S" пронзенной двумя стрелами крест на крест.
- Я должен их освободить - шепотом произнес Баскурт в тишину пахнущей пылью комнаты лежа на полу и глядя в растресканный потолок. - Я должен.