— Разумеется, — ответила Роза.
Она так и не узнала, где лежит ее благоверный — это было частью договоренности. Несколько раз местные жители видели Розу на «четырехзвездочном» кладбище, издали наблюдая, как эта дама, скорее бесцельно, чем целеустремленно, подходит то к одной могиле, то к другой, читает эпитафии на памятниках и оставляет здесь и там по орхидее. Однако так поступали многие, и поэтому никто ничего не заподозрил.
С тех пор прошло пятнадцать лет, и тайная вдова Роза Ленер действительно никогда больше не встречалась с Игнацем Гразеггером. Раньше глава семейной фирмы даже подумать не мог, что прятать трупы так элементарно просто. Макса он похоронил в свежевырытой могиле, предназначенной для члена семьи деревенских старожилов — если, конечно, слово «похоронил» уместно для обозначения такого складирования. Однако эпизод с Максом натолкнул супругов на действительно заманчивую бизнес-идею.
— Положить тебе еще зельца? — спросила Урзель.
— Нет, теперь я и в самом деле сыт по горло, — ответил Игнац.
Фольклорная радиопрограмма подходила к концу. Дуэт из Верхнего Пфальца пел о соловушке, прилетающем от любимой с пустым клювом. Жаль, очень жаль.
11
Гаупткомиссар Еннервайн планировал появиться в совещательной комнате местного полицейского участка первым, но когда он приехал, уже почти все были в сборе, несмотря на раннее утро. Жизнь кипела, кофе-машина пыхтела, копировальные аппараты жужжали. Иоганн Остлер и Франц Хёлльайзен, неутомимые и незаменимые «вожаки стаи», устанавливали магнитно-маркерные доски и проверяли разноцветные фломастеры на пригодность к работе. Людвиг Штенгеле и Николь Шваттке, члены основной команды Еннервайна, тоже сидели здесь, хотя и смертельно уставшие, ведь допрос свидетелей затянулся за полночь, а потом полицейским еще пришлось сравнивать и анализировать информацию. Перед ними лежали диктофоны и испещренные записями блокноты. Полицейский психолог Мария Шмальфус, которая приехала рано утром, став окончательным штрихом к портрету следственной бригады, сыпала в свой кофе третий пакетик сахара и слушала записи свидетельских показаний, сделанные Штенгеле.
— Значит, вы стали свидетелем драки?
— Да. Двое мужчин вцепились друг другу в глотки.
— Вы уверены, что это были мужчины?
— Нет, однако эти люди точно дрались. Один размахнулся и ударил другого.
— Один раз? Или несколько?
— Может быть, и несколько, но по меньшей мере один раз.
— Однако они стояли буквально нос к носу, эти двое.
— Да, верно.
— И как же в такой позиции можно размахнуться и ударить несколько раз?
— Насчет нескольких раз — это всего лишь предположение. Ведь я же сказала «может быть».
— А может, и вовсе ни разу?
— Нет, по меньшей мере один удар все-таки был, без сомнения.
— Один мужчина ударил другого по меньшей мере один раз?
— По меньшей мере он замахивался.
— Но может быть, все-таки никто никого не бил? Может, тот человек только лишь замахивался? Вот вы сказали, что те двое вцепились друг другу в глотки. Они душили друг друга?
— Нет, это я просто так, для красного словца.
Штенгеле выключил диктофон.
— Типичный случай шумовой свидетельницы, — заключила психолог Мария Шмальфус и высыпала в свой кофе еще один пакетик сахара.
— Почему «шумовой»? — спросил Штенгеле. — Потому что показания у нее такие… слегка прибабахнутые?
— Шумовой свидетель, — наставительно сказала Мария, не переставая помешивать кофе, — это свидетель, который лишь слышал шум, связанный с каким-то происшествием, например, с автомобильной аварией, однако упорно утверждает, что видел само происшествие. Свидетельница номер сорок один дробь ноль три, то есть та дама, чьи слова только что прозвучали, — наглядный пример этого феномена. Она слышала удар одного тела о другое, и ей показалось, что это драка. Воспоминания — вещь капризная: они подсказывают человеку те зрительные образы, которые кажутся ему подходящими к остальным полученным впечатлениям. Эта гражданка так и останется при мнении, что видела драку.
— А вдруг и правда, была драка? — вопросительно поглядел на нее Остлер.
— Вчера я опросил сорок четыре свидетеля… — начал Штенгеле.
— Ого, да вы герой! — похвалил Еннервайн. — Я осилил только тринадцать.
— Так вот, я опросил сорок четыре свидетеля, и ни один из них не видел драки — или, лучше сказать, никто не утверждал, что видел.