С особой скрупулезностью работал специалист по акустике, который простукивал молоточком балки, внимательно слушая рождающиеся звуки. Он как будто бы желал развлечь присутствующих подобием ксилофонной музыки — протяжным чердачным блюзом или деревянным чуланным танго. При этом было заметно, что ударника со стетоскопом в ушах не слишком-то удовлетворяют те ноты, которые он извлекает. Иной раз, сделав удар, он горестно вздыхал и качал головой, приговаривая что-то насчет «серьезных строительных просчетов» и «катастрофических нагрузок», и лишь потом заносил результаты своих экзерсисов в маленький блокнот. Еннервайн с беспокойством прислушивался к бормотанию этого эксперта. Услыхав про «превышение предела выносливости материала», гаупткомиссар невольно ухватился за одну из несущих опор.
Помещение было вытянуто в длину, при этом множество ничем не прикрытых стоек еще сильнее сужало его зрительно, придавая вид чего-то временного, непостоянного, будто оборотная сторона театральной декорации. Впрочем, сооружение не только выглядело временным — оно было таким на самом деле. Петер Шмидингер, рабочий по зданию, заявил под протокол, что раньше стропила вообще не имели внутренней отделки и были видны из зрительного зала. Лишь после того как музыканты стали жаловаться на плохую акустику, прямо-таки пожирающую звук, свод начерно обшили деревом, снизу к балкам прибили декоративный потолок, а сверху настелили доски — подобие пола, правда, мало приспособленного для того, чтобы по нему ходить. С тех пор прошло два года. Как известно, не бывает ничего более постоянного, чем временное. Что же заставило Либшера подняться сюда? И что, собственно, забыл здесь он, гаупткомиссар Еннервайн?
Постепенно набег экспертов-криминалистов схлынул, мастера читать следы собрали вещи и покинули неуютный чердак. Здесь остался лишь Ханс-Йохен Беккер, неподвижно лежавший на досках, и непосвященному даже могло показаться, что именно этот человек и есть жертва преступления. Сквозь небольшие слуховые окошки проникал слабый дневной свет, так что можно было заметить, как Беккер пошевелился, затем выпрямился, восставая из мертвых, и склонился над отверстием в полу.
— Ну, что там интересного внизу? — спросил Еннервайн, направляясь через все помещение к дырке, привлекшей внимание Беккера.
— Осторожно, Еннервайн! — крикнул ему коллега. — Будьте внимательны, тут кругом дыры.
При каждом шаге половицы трещали, прогибались вниз на ширину ладони и с противным скрипом отпружинивали обратно. Гаупткомиссар старался держаться за стропила и наступать только на несущие перекрытия. Необструганные доски под ногами где-то были прибиты, где-то оторваны и так и лежали незакрепленными. Тут и там торчали ржавые гвозди, и человек с каждым шагом чувствовал себя здесь все неуютнее. Поврежденных мест было много, но заглянуть через них напрямую в зрительный зал не удавалось — мешали квадратные панели, прибитые с нижней стороны толстых, в метр, перекрытий. Именно этот декоративный потолок и был виден зрителям. Еннервайн посветил карманным фонариком в широкую щель на месте двух оторванных досок. Внимательно приглядевшись, он увидел, что декоративные квадраты потолка сделаны из пластика, текстурированного под дерево. Страшно было представить даже на мгновение, что ты спускаешься в это темное пространство между полом и потолком и твоя жизнь зависит лишь от хлипких гвоздиков, которыми закреплены снизу пластиковые панели.
— Вам не кажется, Беккер, что тут все сделано с нарушениями? Общественное здание, и такая халтура…
— Да, я тоже не раз подумал об этом. Но на данный момент это не наша головная боль.
— Ну, пока мы сами не провалились, то, конечно, не наша.
— В следующий раз, когда полезу сюда, обязательно привяжусь тросом, можете не сомневаться.
Еннервайн осторожно подошел поближе к Беккеру и взглянул через плечо коллеги. В полу зияла дыра, а в потолке — небольшая щель из-за частично оторванной декоративной пластинки. Сквозь эту щель виднелись ряды кресел в зрительном зале.
— Значит, Либшер сверзился отсюда…
— Верно. Он провалился насквозь именно в этом месте. Отсюда до пола как раз двенадцать метров.
Теперь картина происшествия начала немного проясняться: крупный, упитанный Либшер встал на тонкий, едва ли в сантиметр толщиной, квадрат из материала, близкого к линолеуму, тот, конечно же, не выдержал стадвадцатикилограммового веса, пластинка прогнулась, гвозди с одного ее края выдернулись… Еннервайн указал на пятно, темневшее на балке вблизи пролома: