Свобода протер платком лысину, обнаружившуюся у него под всеми париками, — именно эта глянцевая деталь, так сказать, отражала его частную жизнь. Проклятая поломка машины чуть не смешала ему все карты, но, слава Богу, история закончилась не столь уж плохо — собственно, так и бывает, если человек умеет владеть собой. Ему повезло, что сразу же нашелся водитель, согласившийся подвезти его до перевала Бреннер. Садясь в попутку, Свобода успел заметить в зеркале заднего вида, что за «его» машиной приехал эвакуатор. С того момента прошло уже полчаса, и теперь вся итальянская полиция, к вящему удовольствию афериста, наверняка сбилась с ног, разыскивая мужчину с выдающейся нижней челюстью и узкой козлиной бородкой, оставившего на обочине дороги автомобиль, в салоне которого обнаружены отпечатки пальцев министра иностранных дел Италии и трубка для курения гашиша. Эта ориентировка наверняка передана всем постам, в каждый полицейский участок. Умение фальсифицировать следы было предметом особой гордости Свободы. Фокус с отпечатками пальцев политиков, как правило, приводил к тому, что расследование забирала себе служба безопасности соответствующего государства, оттесняя гораздо более квалифицированную во многих отношениях уголовную полицию страны. Всю информацию по делу немедленно засекречивали, и хотя в этом имелся свой минус — меньше можно было узнать о ходе следствия, но при всем при том Свобода мог не сомневаться: оно движется в самом что ни на есть неверном направлении, мимо его персоны, в омуты большой политики, да еще и международной. Отпечатки пальцев министра каких бы то ни было дел в комбинации с трубочкой для гашиша или со ста граммами кокаина гарантировали сход лавины сильного политического возбуждения, что отводило опасность от мошенника и давало ему достаточно времени, дабы замести реальные следы преступления, замаскироваться совершенно по-новому и бесследно скрыться.
— Откуда же у тебя «пальцы» министра иностранных дел Италии? И как ты сумел оставить их в машине? — поинтересовалась Урзель.
— Тебе не терпится узнать это именно сейчас, да? — фыркнул ей в спину Свобода.
В принципе он был не против открыть этот секрет, но только потом, в другой обстановке. За время знакомства со Свободой супруги Гразеггер прочно усвоили, что если их деловой партнер не хочет отвечать, наседать на него с расспросами бесполезно.
— А как там насчет сюрприза для нас? Что с ним? — спросил Игнац. — Ты его где-то закопал? Наверно, где-нибудь между Сант-Анна-д’Альфаедо и Седжио, где делают бесподобное вино?
— Седжио или Соджио — вполне может быть, что и так, — пробормотала Урзель. — Но скорее все-таки Солино.
Свобода похлопал по рюкзаку, лежавшему рядом с ним:
— Вы имеете в виду это? Нет, я нигде его не зарывал. У меня все с собой.
— Чего-о? — вскрикнул Игнац. — Неужели ты…
— Тихо, господа. Без паники. К трупам это не имеет никакого отношения. Ведь я же сказал — «сюрприз».
— Не имеет?.. Я заинтригован.
Урзель не любила разговаривать за рулем автомобиля. Она плохо слышала на одно ухо — с тех самых пор, как поддалась на уговоры супруга поупражняться в искусстве стрельбы и взрывания, удалившись для этого в густой лес на горе. Конечно, она научилась стрелять из автоматического оружия и обращаться с самодельными трубчатыми бомбами, однако заработала проблемы со слухом. Чем-то всегда приходится жертвовать. Итак, Урзель снова включила компакт-диск с песнями сестер Роттманнсридер. Свобода тяжело вздохнул. Баварский песенный фольклор вызывал у него изжогу. С выражением покорности судьбе Карл отлепил накладной нос, стер косметику, переоделся, и когда Игнац в очередной раз оглянулся, то даже слегка испугался, хотя и должен был предполагать, что их пассажир в любой момент изменит внешность. На заднем сиденье автомобиля сидел совершенно другой человек, и только по глазам, якобы бесцельно бегающим из стороны в сторону, можно было признать в нем прежнего австрийца.